Просмотр сообщения в игре «1918: Архангельские тени»

Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.

К. Бальмонт

  - Да-да! – в ответ на стук раздался бодрый девичий голос.
  С легким скрипом дверь отворилась, и Мария Карловна зашла в знакомую уже комнатку подруги. Одетая в строгую прямую юбку невзрачного мышиного цвета и такой же английского кроя жакет, из-под-которого проглядывал высокий воротник белой рубашки, Вера как раз заканчивала укладку прически: густые черные волосы ее, собранные очень низко, почти спускались на щеки, касаясь кончиков длинных бровей и словно обнимая овальное личико, а сзади стягивались локоном в пучок. В подобной одежде и с волосами, уложенными по довоенной еще моде, барышня Данилевич казалась выходцем из прошлого, когда на женщину с популярными ныне короткими прическами и в простом однослойном платье смотрели бы как на революционерку или, того хуже, опасную суфражистку.
  Закрепив волосы и поправив очки, Вера неспешно поднялась и отошла от маленького кругленького зеркальца, перед которым она прихорашивалась.
  - Все, я готова, извини, что заставила ждать. Ты как, не сильно продрогла? Я вот поняла, что не усну, если не утеплюсь.
  Говоря все это, Верочка споро облачилась в приталенное длинное темное пальто и застегнулась под горло. Последними аксессуарами стали шляпка-фонгу с узкими полями, украшенная тонкой полуночно-синей муаровой ленточкой, безо всяких пошлых цветочков, и стройный зонт-трость. Теперь Данилевич, на лицо которой вместе с платьем вернулось прежнее строгое выражение, стала казаться сильно старше своих лет.

  Когда девушки вышли на улицу под стылый мелкий дождик, звучно барабанящий по жестяным крышам, их встретила прежняя густая тьма, и лишь только горизонт был подернут тонким розовым заревом, почти не видным глазу. Все также мокли на улице английские пикеты, в том числе и знакомые уже барышням пулеметчики, а вот серых тяжелых русских шинелей было не видать. На вышедших из дома местных жителей давно уже бравые, а донельзя усталые вояки из Туманного Альбиона даже внимания не обратили: только старший над ближайшим постом сержант скользнул взглядом да снова, нахохлившись, сунул нос в поднятый ворот.
  Верочка оказалась права – идти было и вправду недалеко. К тому же, на счастье барышень, весь путь их пролегал мощеному и хорошо освещенному Троицкому проспекту, и нужды обходить безразмерные лужи и пробираться по полузатопленным деревянным настилам, пачкая подол, не было. Спустя десять минут неспешной прогулки впереди в темноте замаячили башенки пожарной части и здания думы, где пока что, за неимением народных избранников, вольготно заседала контрразведка. А впереди, за зданием Думы, открывался хорошо освещенный простор Ломоносовской площади, на которую выходило величественное неоклассическое здание присутственных мест.

  Уверенной походкой Данилевич процокала каблучками мимо главного входа, расположенного под стройной башенкой, к одной из малых дверей, куда и зашла. В холодном небольшом помещении, большую часть которого занимал огромный, невесть каким образом туда втиснутый потемневший от времени стол, одним своим видом напоминающий о торжестве бюрократии над разумом, не было на души, и только на скрип двери из маленькой комнатушки сбоку выплыл, иначе не сказать, величественный пышнотелый старец с заботливо уложенными седыми фельдфебельскими усами.
  - Кха-кхе, кто такие будете!? – пророкотал он архиерейским баском, но, признав Верочку, продолжил тише и радушней. – Боже ж мой, Вера Антоновна пожаловали! Рад тебя видеть, доченька!
  Повернувшись неспешно к Машеньке, он глубоко и донельзя старомодно поклонился:
  - Приветствую и вас, барышня! Архип Сергеевич Маленький, отставной губернский секретарь и Аргус недремлющий сего дома, всецело в Вашем распоряжении.

  Узнав, что подруги направляются к господину Рындину, импозантный сторож поведал, что высокое начальство изволит пребывать у себя в кабинете и даже работает, а заодно посокрушался, что где ж это видано, чтобы важные люди службу свою начинали не к обеду, как им по чину должно, а еще до первых петухов. Вот в его годы, когда он был юным коллежским регистратором в акцизной управе…
  Распрощавшись со словоохотливым стариком, барышни поднялись по широкой лестнице на третий этаж. Как оказалось, бодрствовало не только руководство, но и рядовые служащие: из-за открытых дверей что на первом, что на втором этаже слышались негромкие деловые голоса и дробный барабанный перестук печатной машинки. Постучавшись и услышав сдержанное: «Заходите!», они попали в небольшой кабинет господина коллежского асессора Рындина Михаила Константиновича, начальника Беломорского морского контрразведывательного отделения. Два стола, над одним из которых на зеленых обоях виден заметно более темный прямоугольник – траурный след от когда-то годами висевшего портрета – пара кресел, несколько блестящих свежей краской лавок да высокие шкафы у стены, вот и вся обстановка.
  Гостий встретили сам начальник – склонный к полноте мужчина с глубокими залысинами и маленькой щеточкой усов, одетый во френч без знаков различия, и его напарник – высокий мрачный мужчина с растрепанными волосами и неухоженной короткой бородкой. Почти синхронно мужчины поднялись из глубоких кресел и, как того требовал основательно подзабытый за время войны этикет, кивнули вошедшим, представившись:
  - Рындин Михаил Константинович, к вашим услугам. – голос мужчины был низким и приятным.
  - Тамм Арвед Иванович, к вашим услугам. – в речи второго читался отчетливый резкий курляндский акцент.
  - Приветствую, господа. – вежливо присела Верочка. – Позвольте представить Вам уважаемую Марию Карловну Иессен, мою коллегу по службе в Военном Контроле.

  Контрразведчики подошли ближе и запечатлели на тонких ручках девиц короткий вежливый поцелуй. Когда все формальности были исполнены и девушки, которым помогли снять верхнюю одежду, заняли уступленные им места в креслах, так и оставшийся стоять Рындин снова взял слово:
  - Чем обязан? Из разговора с Вами, Вера Антоновна, я так понимаю, Вы решили вернуться в контрразведку?
  - Да, вероятно. – кивнула Данилевич. – Не смотря на все сложности, связанные с этой службой, я никак не могу забыть ее ради перлюстрации военных писем англичан. И вот Мария Карловна тоже подумывают о смене деятельности.
  - Благодарю. – главный русский шпион в Архангельске перевел взгляд на Машеньку. – Мария Карловна, не будет ли бестактностью с моей стороны поинтересоваться, не родственница ли Вы адмиралу Иессену? И, с вашего позволения, хотелось бы услышать о Вас, о том, чем вас заинтересовала служба в контррразведке и на каком месте в ней вы себя видите. Прошу прощения, если мой подход может показаться Вам излишне деловым: издержки службы-с. Арведа Ивановича можете не стесняться: он мой помощник и замещает мою должность, если я на какое-то время покидаю Архангельск.



***

История людей —
История войны,
Разнузданность страстей
В театре Сатаны.
Страна теснит страну,
И взгляд встречает взгляд.
За краткую весну
Несчетный ряд расплат.

К. Бальмонт

«Кругом измена и трусость, и обман!»
Николай II. Запись в дневнике. Псков, 02(15).03.1917

  Короткие разъяснения старшего товарища вполне удовлетворили офицеров – а если даже и нет, переспрашивать и уточнять они не стали, незамедлительно отбыв собирать солдат для исполнения приказов. Барон же, попутно зайдя в дом и уговорив-таки бывшего подполковника одеть шинель и не распугивать окружающих англичан видом человека в нижней рубахе под дождем, кликнул к себе ближайшего унтера: крепко скроенного невысокого мужчину лет тридцати с широким волевым подбородком и внимательными по-рыбьи водянистыми глазами. Тот, выслушав офицера, козырнул и скликал отделение, поставив им боевую задачу.
  На счастье Константина Александровича, среди подчиненных унтер-офицера, представившегося Тимофеем Рассказовым из города Онеги, был лопоухий и нескладный стрелок Мерзлютин – семинарист-недоучка из Архангельской духовной семинарии. Юноша, узнав, что требуется как можно быстрее пересечь Троицкий проспект и выйти почти к самому рынку, решил пренебречь субординацией и высказать предложение:
  - Господин ротмистр! Разрешите доложить: я знаю, как можно срезать путь: только это через дворы придется!

  Молодого человека, смущенного столь пристальным вниманием и негромкими шуточками других солдат о том, откуда у него подобные знания, выслушали внимательно: из-за того, что Троицкий шел параллельно набережной, он огибал Архангельск дугой, и двигаться просто по проспекту было бы действительно дольше, чем напрямую. В итоге было принято решение последовать его предложению, и, как оказалось, не зря. По прикидкам Константина Александровича, марш по Троицкому должен был занять минут двадцать, и это если забыть о комендантском часе и возможных встречах с патрульными, тогда как следуя за Мерзлютиным, отряд вышел к перекрестку с Шенкурской улицей через неполные пятнадцать минут. Вроде бы и немного, но не в ситуации, когда в любую минуту могли появиться абреки покойного Берса (если, конечно, они уже не были в гостях у баронессы).
  Правда, к дому чаплинцы прибыли, изрядно запыхавшись: сменяемый на бег скорый марш по узким темным проулкам, перемежаемый иногда прыжками через невысокие заборчики под заливистый собачий лай, и размокшая в непролазную грязь земля, с чавканьем вцепляющаяся в сапоги и не желающая их отдавать делали из города настоящее поле боя – не хватало только свиста пуль у виска. Перед Раушем маячили мокрые серые спины и слышалось тяжелое дыхание, рядом пыхтел сосредоточенный Хетагуров, и за спиной слышалось хрипение унтера и еще нескольких стрелков. В итоге короткий путь взял свою плату: с кого налипшей по колено грязью, с кого – рассажеными в кровь о неструганное дерево руками, а с одного незадачливого парня – оставшимся в почти болотной земле чьего-то дворика ботинком, после чего его хозяин выдал в воздух громкую матерную тираду.

  В итоге к «Мебелированным международным комнатам» отряд прибыл злым, как сонмище чертей, и готовым растерзать джигитов хоть голыми руками. Но… над морем алела заря, постукивали редкие капли с крыш, шелестела ветром листва, и ни одной кавказской души окрест не было видно. Да и никакой другой тоже: добропорядочные горожане еще спали, союзные патрульные, измученные ночью, разошлись по казармам, а больше никто и не нарушал ночную тишь. Из-за занавешенного окошка в доме Дюковой, рядышком с невысоким крылечком, пробивался тусклый свет керосинки, и Хетагуров, не спрашивая разрешения, первым распахнул дверь.
  В парадной мужчин встретил сухонький старичок в потертой ливрее, более присталой не для затрапезного вида гостиницы, хоть и с претензионным названием, а для дорогой ресторации, с таким продувным лицом, что сразу захотелось проверить, на месте ли кошелек. Наметанным глазом поняв, что перед ним офицеры, дедок расплылся в широкой щербатой улыбке, дребезжащим козлиным голоском протянув:
  - А-а-а, здравствуйте, господа баре! К Маше Николавне, небось? – Хетагуров, помедлив, кивнул. – Первый раз, что ли? – снова кивок. – Эт, баре, прально! А то она, небось, ужо заждалася! Не ходють и не ходют, а баронесса все глазоньки выплакала, все денюжки стратила, небось! А что с пустыми руками-то? Я еённой милости, каэшн, пару бутылочек вина у хранцузов прикупил, но ентого самой Маш Николавне мало! Ну так че, идете? Денюжку на старость тады дайте!

  Рауш понял, что наглого старикана вполне можно и припугнуть: этот точно не будет стоять на своем до последнего. А можно было и заплатить: кто знает, может быть, старый хрен окажется чем-то полезным. Как бы то ни было, вскоре Константин Александрович и те персоны, которых он счел нужным взять с собой, поднялись по лестнице на второй этаж. После короткого стука дверь с номером «три» распахнулась, открывая глазам барона юную деву в неглиже, кутающуюся в необъятный изумрудный палантин. Благородная белая кожа, точеная фигурка, шелковистые пшеничные локоны и глубокие синие глаза делали бы ее красивой, если бы не синяки под глазами и усталое и даже в чем-то отсутствующее выражение на лице. Лирическое сопрано ее, которым так хорошо было бы петь романсы, звучало словно надтреснутый колокольчик:
  - Проходите, раздевайтесь, располагайтесь. С чего изволите начать? И, - в голосе юной дионисийки впервые проступило что-то живое, - вы принесли вина? Или кокаина, может?