— Про Фрица-то? — переспросил Индриксон. — Ну да, знали… — отвёл он взгляд. Чего-то он, кажется, не договаривал.
— Кто? Дедусенко? — не поверил Индриксон, когда Вика продолжила говорить. — Переворот? Ерунда какая-то.
— Поползли, — тем временем заметил Янек, выглядывающий на улицу через щёлочку в занавесках на соседнем окне.
— Куда поползли? — не понял Индриксон.
— Наружу, — сказал Янек.
За окном, на узком кусочке улицы, видном между краем окна и тёмной стеной дома в паре сотен шагов на противоположной стороне улицы, были видны люди с винтовками. Выглядело это, как будто группа товарищей поздней ночью гурьбой вывалилась из ресторана и сейчас бессмысленно торчит на панели, никак не умея сообразить и договориться, куда дальше отправиться кутить.
Зыркнув подозрительно на Индриксона (что у них тут еще за самодеятельность творится, точно надо с Теснановым по этому поводу поговорить), Виктория ответила:
- Ладно, сейчас заведу своего протеже, пока он не додумался еще убежать куда-нибудь. Будьте наготове, я пошла.
Вернувшись на улицу, и просунув голову в дыру, девушка сообщила генерал-губернатору:
- Все хорошо, можно заходить.
Дедусенко, беспокойно озиравшийся у забора, руки в карманах пальто, ждать себя не заставил. Вместе прошли в мастерскую: Янек с Индриксоном подозрительно и молча глядели на Дедусенко, тот — растерянно оглядывался по сторонам. Снял мокрую кепку, ударил ей пару раз о бок пальто, сбивая капли. Выглядел генерал-губернатор сейчас как чужак, зашедший в какой-то бандитский кабак и обнаруживший, что разговоры все внезапно прекратились и все смотрят на вошедшего.
- Что ж, Яков Тимофеевич, думаю, вы поймете, если мои товарищи не станут представляться по форме и пополнять вашу коллекцию визиток, - начала негромко разговор Виктория. - Обстановка, знаете ли, нервная, а путчисты буквально за окном, так что просьба ко всем не повышать тон в последующих переговорах и дискуссиях.
Нечаянный обман с партийной принадлежностью спасителей незадачливого генерал-губернатора зашел, признаться, далековато, и Виктория обнаружила, что ей непросто будет его раскрыть. Поэтому сначала надо внушить Дедусенке простую и совершенно верную со всех сторон мысль: кричать и брыкаться в наличествующих обстоятельствах - самая плохая идея в его жизни.
Янек с Индриксоном молчали, всем видом показывая, что действительно, представляться не собираются. Индриксон, оценивающе разглядывая Дедусенко, обошёл его кругом, привалился к косяку у двери.
— Визитки-то там остались… — выдавил Дедусенко, жалко и заискивающе улыбнувшись. По нему было видно: генерал-губернатору очень страшно.
Вдруг снаружи, от дома, грохнул пистолетный выстрел, а за ним следом ещё один. За окном толком было не разобрать, кто стрелял, в кого: видна была только всё та же гурьба стоявших у ограды правительственного общежития.
— Расстреливают! — жутко прошептал Дедусенко, и тут же, будто в подтверждение его слов, пистолет грохнул ещё дважды.
- Ffffuckin shit! - выдохнула от неожиданности Владимирова, метнувшись к окну и выдергивая из кармана на ходу браунинг. Дело определенно пахло жареным, и переворот приобретал вовсе не опереточные черты, как ей мнилось в начале этой тревожной ночи. И все же - было в этом и преимущество в плане обработки господина эсера: после такого поворота из него и в самом деле можно веревки вить. Обернувшись к генерал-губернатору, Вика констатировала:
- Значит, с посольствами у Чаплина все схвачено. Даже с американцами, скорее всего. Сомневаюсь, что он бы осмелился на такие художества без санкции со стороны союзников, понимаете?
— Да, у нас все знали, что Чаплин уже давно с потрохами продался англичанам, — быстро согласился Дедусенко.
Из-за окна тем временем доносился взволнованный гомон. Слов было не разобрать, но, кажется, кто-то там, у общежития встревоженно голосил.
Ах ты патриот хренов, подумалось Вике. Как будто в вашем правительстве каждый первый не целовал под хвост Джона Буля. Ну да ладно, настроение у беглого губернатора сформировалось подходящее, так что настал хороший момент раскрыть карты:
- Словом, понятно, что апеллировать к Антанте теперь бессмысленно: сдалась ей ваша демократия, из-за которой ни дела с концессиями быстро не решить, ни мобилизацию толком не провести. Сильная рука военно-морского крепостника устраивает всех. Значит, помощи в защите родины и революции придется искать в неожиданном месте...
Дедусенко настороженно глядел на Вику, то ли не догадываясь, а то ли боясь догадываться, к чему она клонит. Стоящий рядом с Викой Янек усмехнулся, показав жёлтые зубы. Усмешка на его обтянутом кожей, как у мумии, нездорово бледном лице выглядела жутковато.
Не выпуская из рук выхваченного по вполне уважительной причине браунинга, девушка продолжила:
- Не в вашем положении, сами понимаете, отказываться от сделки даже с дьяволом, если тот предлагает помощь и поддержку. Тем более, что за дьяволом далеко ходить не придется. Добро пожаловать в архангельский подпольный комитет Российской Коммунистической Партии... большевиков, - добавила она последнее слово после эффектной паузы.
Дедусенко выслушал это, как выслушивают давно ожидаемый страшный диагноз. Тяжело выдохнул, кашлянул, некоторое время молчал.
— Вы позволите присесть? — показал он на ящик в середине помещения.
- Разумеется, - кивнула Виктория. - И не стоит так сокрушаться, Яков Тимофеевич. Я ведь вас по сути ни единым словом не обманула, и вскоре вы познакомитесь с профсоюзными лидерами, к которым так жаждали попасть. В том числе и с Бечиным - куда уж без Бечина в таких делах... Мы с вами сейчас объективно в одной лодке со здоровенной пробоиной посередине, и это обстоятельство списывает пусть и не все, но многие наши разногласия...
— Я одного не понимаю, — вскинул Дедусенко взгляд на Вику, понуро усевшись на ящик. — Откуда вы-то здесь? Вас же здесь нет!
Индриксон от двери фыркнул, давя смех.
- Как сказал мистер Твен по схожему поводу - слухи о нашей смерти немного преувеличены, - позволила себе усмехнуться Вика. - Мы есть, и с нами придется считаться. И да - в торжестве господина Чаплина мы заинтересованы куда меньше вас по очевидным причинам.
— Ну что ж… — сказал, наконец, Дедусенко. — Похоже, товарищи большевики, мы и правда опять в одной лодке, как до семнадцатого года.
— Викуся, — развязно подал голос Индриксон. — А может, нам товарища генерала обыскать, как считаешь? Боюсь, огорчение он нам может сделать.
Дедусенко беспокойно обернулся на Индриксона.
- Нет нужды, - отозвалась Виктория, поморщившись от фамильярности. - Положим, вытащит он сейчас из подштанников наган и расстреляет нас всех троих в стиле Дока Холлидея. Дальше что? Побежит жаловаться господину кавторангу? Нет, Яков Тимофеевич, обыскивать мы вас не будем, но вы можете в качестве жеста доброй воли самостоятельно выложить свои козыри на стол, если таковые имеются, конечно. Ребята очень нервничают и могут неправильно понять, обнаружив у вас оружие по ходу разговора.
— Оружие у меня действительно есть, — немного воспряв духом от поддержки Вики, заявил Дедусенко, — но обыскивать себя я не дам, а отдавать его не собираюсь.
— Вот цаца, — покачал головой Индриксон, угрожающе улыбаясь.
- Отдавать и не нужно, - Вика с внешним равнодушием пожала плечами, про себя все же изругав нахального эсера. - А вот выложить на общее обозрение было бы неплохо. Вы все равно желаете дождаться общего собрания наших товарищей, верно? Вот тогда можете держать оружие хоть у сердца, это уже не будет иметь значения. Пока же - не будем друг друга нервировать, хорошо?
— Вот, глядите, — Дедусенко полез в боковой карман пальто и вынул маленький чёрный браунинг, какие делали для ношения в дамских сумочках. — Мне всё-таки будет спокойней, если он будет при мне. В конце концов, раз мы союзники, давайте друг друга уважать.
— Ты вынул, а теперь положи вон туда, — с ласковой угрозой сказал Индриксон, показывая на соседний ящик. — Не отберём, не бойся, генерал. У самих есть.
- Да, положите рядом, отбирать мы у вас ничего не собираемся. В конце концов, какой эсер без бомбы или револьвера-то? - девушка хмыкнула. - Вот эта надежда на порох и нитроглицерин вас в конце концов и привела к тому прискорбному положению, в котором оказалась нынче ПСР обеими своими фракциями.
— Вы, можно подумать, не в прискорбном положении, — огрызнулся Дедусенко и, окинув взглядом стоящих вокруг него, отложил браунинг на ящик, бок о бок стоящий с тем, на котором сидел генерал-губернатор.
Тут же из-за спины Вики вышел Янек и, не успел Дедусенко что-то сделать, взял пистолет с ящика и сунул себе в карман. У Дедусенко глаза на лоб полезли.
— Верните мне мой браунинг! — закричал он, вскочив на ноги.
— Вернём, вернём, — заверил его Индриксон, одобрительно глянув на Янека.
Да чтоб вас всех перевернуло и подбросило, эссхолсы и писофщиты! Воистину - дурак хуже провокатора. Вика ожидала подобного дурости от распустехи-Индриксона, но никак не от Янека, которого оценивала как парня стоящего и соображающего. А тут... оба - как дети, честное слово. Да нет - хуже. Левик и Сережа, сыновья Троцкого, и то не доставляли в Галифаксе им с Натальей Ивановной столько беспокойства...
- Янек, - подойдя к Розенбергу, Вика положила ему ладонь на запястье. - Верни игрушку на место.
— Он пешеный какой-то, — с сомнением сказал Янек.
- Мы мило беседуем, Янек, мило и тихо. Ты хочешь криков и возни? Хочешь, чтобы те ребята с улицы заинтересовались, кто этот тут суетится? Хочешь погубить вообще все наше дело? Я не позволю, Янек. Положи на место игрушку, пожалуйста.
— Ладно, — флегматично согласился Янек, положил браунинг на ящик, и теперь уже Дедусенко схватил пистолет и вернул его себе в карман.
— Бандитские приёмчики! — оскорблённо оглядывал большевиков генерал-губернатор. — Какие вы революционеры? Вы бандиты! И всегда были такими!
- Прекратите истерику, - устало отмахнулась Владимирова. Как же ей самой в этот момент отчаянно хотелось вдоволь поистерить или сотворить какую-нибудь глупость! Сперва Серж с Аней, теперь еще эти двое - Карл и Фридрих, с кем приходится делать революцию! Скорее бы явился Теснанов - хотя теперь Вика уже начинала бояться, что и вожак профсоюзников учудит что-нибудь столь же идиотское, только уже в своем масштабе и на своем уровне...
- Бандиты из нас, как вы видите, никчемные. Покажите мне такое разбойничье логово, где вы после своих слов не расстались бы не только с пушкой, но и с жизнью, - холодно продолжила она. - Речь сейчас вообще не об этом, а о том, как организовать сопротивление путчистам на общей платформе, которая бы в равной степени устраивала всех социалистов в городе. Ну, или не всех, а лишь тех, кому с Чаплиным заведомо не по пути.
Янек с Индриксоном, конечно, испортили настроение момента безвозвратно, однако Вика продолжала питать надежду, что еще можно вернуть беседу в рамки собственно политической дискуссии.
— Это хороший вопрос, — мрачно сказал Дедусенко, всё ещё подозрительно оглядывая Индриксона с Янеком. — Я считаю, надо ехать в Исакогорку, поднимать Капустэна. У него крестьянская дружина, она сможет встать на нашу защиту.
- Да, Капустэн - это сила, - задумчиво кивнула Виктория, крепко, впрочем, сомневаясь, не обернется ли эта сила против них самих? - Насколько я понимаю, он вовсе не горит желанием отдавать своих дружинников в армию и идти крестовым походом на Москву? Я сейчас думаю о платформе, которая перед лицом правого переворота устроит нас всех, как бы нелепо это ни звучало. О платформе вполне реализуемой хотя бы потому, что без поддержки массовых социалистических партий Чаплин просто британский ландскнехт, не более... Как ваши сопартийцы отнесутся к идее однородного социалистического правительства, к устранению из политической жизни дискредитировавших себя буржуазных деятелей, и, наконец - к перемирию с Советской Россией по причине тотальной невозможности мобилизовать окрестных крестьян, не взбунтовав их?
— Вы… — Дедусенко взглянул на Вику с оттенком непонимания, — вы не слишком далеко заглядываете? Нам надо в первую очередь добиться освобождения арестованных членов правительства, а если их всех уже расстреляли — наказания виновным.
- Освобождения ВСЕХ арестованных за политику, - поправила Виктория. - Без этого и речи не может быть о нашей поддержке. А насчет поддержки народной... здесь самый сильный козырь как раз вопрос мобилизации. Поднять рабочих на стачку удастся, если мы докажем им, что Чаплин всех забреет в солдаты и бросит пушечным мясом отвоевывать Россию. Так что уже здесь возникает практический вопрос: готовы ли вы корректировать свою политическую позицию и включаться в срыв мобилизации ради борьбы с монархистами?
Увы, сейчас, наверное, сложно было понять, что на самом деле думает экс-губернатор: выходка Янека разрушила хрупкое доверие, которое установилось между Викой и Дедусенко, так что теперь он, должно быть, готов соврать что угодно, лишь бы оказаться подальше от логова красных...
— Всех политических, — быстро согласился Дедусенко. — А насчёт мобилизации… нет, вы ошибаетесь. Портовые рабочие мобилизации не боятся: без них остановится порт.
— Как ты за всех рабочих-то запел… — не переставая ухмыляться, заметил Индриксон.
— А… — Дедусенко окинул взглядом мастерскую. — Мы ведь в союзе транспортников? Понимаю, да…
- Да, за портовых рабочих можете не беспокоиться - это наша забота, - кивнула Виктория. - Однако сам по себе вопрос остается: согласны ли вы бороться с путчистами всеми наличествующими средствами?
— Всеми наличествующими? — переспросил Дедусенко. — Вплоть до вооружённого восстания?
- До вооруженного восстания дело еще довести надо, - уклончиво ответила Вика. - Я говорю о срыве мобилизационных мер и требовании мира с Москвой.
— Виктория… простите, не знаю, как вас по отчеству, — Дедусенко просяще сложил руки перед грудью, — вы кажетесь здесь здравомыслящим человеком, — он бросил взгляд на безмолвно стоявших рядом Янека с Индриксоном, — но вы не видите текущего момента. В городе войска союзников, тысячи, буквально тысячи американских солдат, которые сейчас направляются на Двинский фронт, чтобы воевать с большевиками. Подобное требование будет воспринято как прямая измена, со всеми вытекающими. Одно дело — если мы выступаем против зарвавшегося офицерья, совсем другое — если против союзников.
- Союзники и так вас предали, Яков Тимофеевич. Собственно, именно поэтому вы здесь. Поймите, ваш демократический эксперимент провалился именно потому, что не устраивал союзников. Антанта здесь не для защиты интересов революции, даже не затем чтобы втянуть Россию снова в войну с кайзером, а для того, чтобы вернуть национализированные предприятия их иностранным собственникам и обеспечить и возврат всех тех кредитов, которые царь-батюшка нахапал до войны и во время ее. Я не говорю о том, чтобы нам сейчас с браунингами наголо бросаться на американские полки. Однако демонстрация реального настроения народа поможет этим господам скорректировать свои позиции - от идеи священной войны с большевиками до последней капли крови последнего русского к идее переговоров. И в Кремле, к слову, сидят далеко не дураки, но люди, готовые к компромиссам... если к ним готова противоположная сторона, - сложив руки на груди, Виктория выжидательно посмотрела на Дедусенко.
— Вы не можете сейчас говорить за Кремль и вообще рассуждаете не прагматично, — Дедусенко, кажется, уже успокоился и теперь рассуждал привычно, легко. Было видно, что такие темы обсуждать ему было не в новинку. — Дело не в том, кто кого предал, а что сейчас делать. Выступать напрямую против союзников — самоубийство. Причём в буквальном смысле. Этим мы только поможем офицерам.
- Вы сейчас пришли по сути к той самой позиции, с которой и были низвергнуты в свое нынешнее прискорбное положение, - Вика уже начинала уставать от этого хождения по кругу. - А в рамках этой позиции вам попросту нечего противопоставить Чаплину в глазах тех же союзников. Чаплин предлагает "порядок", мобилизацию и войну до победы? Надо показать Антанте, что при Чаплине не будет никакого порядка, и воевать за него точно никто не поднимется. Если желаете, можете воспринимать лозунг мира как средство убедить самых твердолобых представителей союзного командования и дипкорпуса - до чего доходит дело при попытке посадить крепостника на царство в новой России.
— Я повторяю вам, что лозунг мира сейчас будет самоубийством. Для вас, для меня, для ваших товарищей, для тех, кого вы поднимете на стачку! Вы готовы взять на себя ответственность за новый Ленский расстрел? Пожалуйста, Виктория, давайте будем реалистами. Давайте не требовать невозможного!
Но, не успел Дедусенко договорить, из-за окна послышалось что-то вроде песни — так поют солдаты на марше. Слов было не разобрать: кажется, пели не по-русски, но, на каком языке, Вика понять не могла.
Дедусенко, настроенный было продолжать спор, снова испуганно заозирался. Индриксон достал наган из кармана.
Звуки военного марша заставляют набравшую воздуха для очередного ответа Дедусенке Вику вздрогнуть.
- Это еще что за... - повисает в воздухе вопрос девушки.
— Там кто-то… — громко прошептал Янек, отпрянув из окна, и тут из-за стены послышался взволнованный мужской голос:
— Окружают! А англичане сейчас еще и стрелять начнут! Куда, Боже мой? С линии огня! Дырка в заборе! Дамы, сюда, скорее!
Вика поняла, про какую дырку в заборе говорил этот человек: двор профсоюза был отделён от Троицкого проспекта забором, отходящим от боков здания, и в заборе действительно была дырка, через которую во двор можно было пролезть, если калитка была заперта (она обычно и была заперта — ввиду наличия дырки, открывать её и не требовалось).
- Тише всем! - прошипела Виктория, и, приблизившись к Дедусенко, выдохнула ему в ухо:
- Голоса узнаете? Это может быть кто-то из ваших?
Все притихли, как при игре в прятки, Индриксон с Дедусенко даже головы втянули в плечи, будто страшась, что их кто-то заметит здесь, хотя занавески были плотно задёрнуты.
— Это, кажется… — горячо зашептал Дедусенко, — кажется, кто-то из офицеров…
— Офицер, — подтвердил Янек таким же шёпотом. — Кто-то с ним. Шенщины.
И тут Вика вспомнила, где могла слышать этот голос: это был голос юнкера Осипова — она, конечно, не знала по голосам каждого из офицеров, но этот вспомнила: прошлой ночью этот юнкер кутил в кафе «Париж» так, что позавидовали бы и гусары пушкинской поры, — набрался за чаплинским столом, неоднократно лез к самой Вике, к Ане и другим официанткам, пытался схватить, обнять, потом ходил блевать в сад, а часам к четырём ночи, совсем уже набравшись, полез на сцену к танцовщицам кордебалета. Сидевшие в зале иностранцы восприняли такое представление с восторгом, начали ему аплодировать, другие офицеры с подачи Чаплина стащили его со сцены, уложили спать в углу на стулья. Там он и спал, помнила Вика, ещё утром.
Понять, кто и кого, собственно, окружает, от кого бежит незадачливый юнкер в сопровождении дам - в существующих условиях представлялось совершенно невозможным. Проклятье, какой дьявол подсказал ей идею собирать людей именно здесь, под боком у путчистов? Теперь остается одно - сидеть тише воды и ниже травы, дабы не погубить себя и все подполье.
- Ладно, - прошептала девушка. - Тогда пускай себе идут мимо. Главное сейчас - не попасть в какую-нибудь мясорубку. Дьявольщина, где там Аня с Сержем пропадают? Надеюсь, эти здесь надолго не задержатся. Янек, проследи по окнам, пока не уйдут, вмешиваться только если сейчас нарвутся на кого-то из наших во дворе. Андрей - давай к дверям с фонарем, на случай если им вдруг придет в голову идея сунуться. Сразу постарайся без шума обезоружить, стреляй только в случае крайней необходимости. А мы с вами, Яков Тимофеевич, пока будем контролировать проспект - там какая-то непонятная каша заваривается...
Янек кивнул и, скрипнув дверью, прошёл в соседнее помещение, где была чайная: окна её выходили на ту сторону, куда, судя по голосам, собирался лезть Осипов с неведомыми дамами.
Установилось напряжённое молчание. Янек скрылся в двери тёмной пустой чайной, Индриксон с фонариком в правой руке и наганом в левой стоял у внутренних дверей сенец, готовый проделать тот же фокус, что и когда в доме появилась Вика. Даже Дедусенко стоял в середине мастерской, вобрав голову в плечи, пригнувшись и подсобравшись, с рукой в кармане — очевидно, сжимал рукоятку своего браунинга.
Вдруг в двери, ведущей в чайную, появилась бледная бритая голова Янека. Почти беззвучно он зашептал:
— Хотят идти сюда!…
— Не орите вы так!… — таким же тоном зашептал ему Дедусенко и достал браунинг из кармана.
За эти великие и жестокие месяцы Виктории еще не приходилось обагрять свои руки кровью врага, хотя смерть людскую видеть доводилось, и не раз - в июле и в ноябре прошлого года. Она, впрочем, понимала, что в жестокой схватке со старым миром ей рано или поздно придется лишить жизни человека, и, кажется, привыкла к этой мысли. Но никогда она не думала, что первый ее бой будет таким. И все-таки - убивать придется. Как минимум юнкера. Она не имеет право на ошибку в такой момент, ставка куда больше чем ее жизнь, ставка - сохранность всего коммунистического подполья: ведь уже сейчас, наверное, Теснанов и другие товарищи спешат к месту сбора в родные мастерские. Значит - юнкер Осипов умрет. Что же касается тех неизвестных "дам", которых он сопровождает - тут все-таки можно рискнуть...
Скользнув взглядом по верстаку, девушка подхватила с него увесистый молоток - оружие понадежнее пистолетной рукояти, "Венечке" должно хватить - и протянула его Янеку, перед этим хлопнув себя дважды по плечу и выразительно проведя головкой молотка под подбородком. По совести, смертоубийством ей бы стоило заняться лично, но она понимала, что сейчас не до таких материй - а Янек не подведет, в него Виктория верила.
- Становись в дверях чайной, офицеру сразу по голове, как только все трое войдут в мастерскую. Андрей - мы с тобой становимся по обе стороны двери, хватаем женщин и сразу затыкаем рты. Можно дать по голове рукоятью нагана, если тяжело будет. Дедусенко... спрячьтесь пока за верстаком, страхуете и помогаете с женщинами, если не удастся сразу скрутить. Все, по местам, - и Владимирова прижалась спиной к стене слева от дверного проема, затаив дыхание, пока кровь яростно пульсировала в ушах, а сердце в груди ухало так, что, наверное, и марширующим полякам было слышно...
Янек коротко кивнул, принимая молоток, встал у косяка ведущей в чайную двери. Дедусенко зашёл за верстак, но прятаться за него не стал, а встал, чуть пригнувшись.
В тёмной мастерской повисла плотная, напряжённая тишина: все, кажется, и дышать перестали. Узкие щели в шторах желтели бледными прорезями, почти не давая света, и только привыкшими уже к полумраку глазами различались смутные очертания верстаков, ящиков, колоды с вогнанным в неё топором, ряда винтовок у стены. У косяков дверного проёма в сени застыли Вика с сосредоточенным, собранным Индриксоном, в двери чайной смутным очертанием проглядывалась костлявая фигура Янека, сжимающего молоток. Дедусенко был где-то за спиной и тоже, конечно, молча, с браунингом в руке, следил за чёрным проёмом дверей в сени.
Голоса людей во дворе приблизились: можно было предположить, что они стоят перед самым входом. В острой, нервной тишине можно уже было отрывочно разобрать слова: « Сударыни!»… «как славный Роланд!», — это, конечно, был юношеский ломкий голос Осипова, — и в ответ ему неразборчивый женский шёпот: славному Роланду, кажется, что-то сердито выговаривали.
И всё стихло, только ровно шумел усилившийся дождь, барабанили по жести капли с крыши, и тут — снова злобно и надрывно забрехала уже знакомая Вике соседская псина.
За растянувшиеся в целую эпоху мгновения ожидания Вика успела пережить в своем воображении многое. Вот незадачливая компания заходит в мастерскую, Янек широким шагом перемещается к юнкеру Венечке и с размаху утапливает молоток в его голове. Вот она набрасывается на незнакомую женщину сзади, пытаясь заткнуть ей рот ладонью, и, когда та, испуганная, впивается ей в руку острыми зубами, не выдержав, ломает несчастной шею, уперевшись левой рукой в затылок... А вот Осипов, почуяв неладное, пронзительно визжит, стреляя из нагана сквозь бревенчатую стену прямо Вике в спину, пробивая легкое и печень. А вот они убегают, отстреливаясь от интервентов и подставляя своих товарищей под арест, чтобы хоть ненадолго спасти собственные жизни...
Словно натянутая до предела струна лопнула в груди девушки с осознанием того, что опасность миновала, и Владимирова с продолжительным полувздохом-полувсхлипом оседает по стеночке на пол.
Индриксон осторожно выглянул из-за косяка в сени, хотя увидеть там ничего не мог — входная дверь была прикрыта. Склонился над Викой.
— Викуся, ты чего? — встревоженным шёпотом спросил он и хотел было, видимо, положить руку ей на плечо, но обе руки у него были заняты, так что он мягко ткнул Вике в плечо фонариком.
— Соберись, — мрачно сказал Янек и отложил на верстак молоток: звук этот всем показался очень громким.
— Ушли, кажется, — полувопросительно сказал Дедусенко.
А с улицы тем временем доносились новые звуки: военная, ровная поступь множества людей, встревоженные пшекающие голоса, — отряд проходил мимо окон мастерской. Когда поляки уже миновали мастерскую, со стороны общежития послышался гортанный оклик, поляки что-то крикнули в ответ — но слов уже было не разобрать.
Виктория шумно выдыхает, поднимается на ноги, которые вновь начинают ее слушаться, и вместе с силами возвращается характер, благодаря которому ей и подчинялись, пусть не безропотно, парни сильно постарше и местами поопытнее.
- Забавно, - хмуро усмехаясь, проговорила она. - Вспомнила. Этот самый юнкер Осипов прошлой ночью, напившись, лапал меня за задницу, называя Юдифью, Эсфирью, прекрасной жидовочкой, и предлагал голову на отсечение, если я подарю ему свою любовь... Так что даже не знаю, рада я или разочарована. Ладно, к делу. Янек, что там у нас со вторым этажом? Если забраться повыше - можно ли подсмотреть, чем занимаются поляки и англичане? И, главное: можно ли будет контролировать наш черный ход - чтобы, когда товарищи начнут подходить, знать об этом заблаговременно?
Контроль за своими эмоциями Вика вернула, однако осталось какое-то скверное скребущее чувство опасности: не догадался ли юнкер Осипов или кто-то из его сообразительных спутниц о содержимом хитрого дома? И не приведут ли они сюда нежелательных гостей в количестве от взвода и более?