Оказавшись в доме, Мария Карловна вновь почувствовала себя Машей: она жадно разглядывала обстановку, украдкой рассматривала присутствующих, держалась поближе к Верочке да подальше от Берса и вид имела настороженный, но располагающий.
Пальтишко всё же промокло и она повесила его на спинку стула, оставшись в платье. В волосах блестели редкие седые прядки и капли дождя. Выражение лица оставалось невозмутимо-спокойным, будто она не поняла до конца, где оказалась и что тут решается.
Но Мария понимала. Она переводила взгляд с одного на другого, будто ждала, кто из них швырнет гранату, особенно не могла удержаться от разглядывания Ласточки, и внутри всё ощутимее то сжимался, то разжимался огромный кулак, в котором трепыхалось ее сердце.
От волнения Машенька, казалось, прослушала половину разговора и когда Торнхилл указал на нее, Машу словно ледяной волной окатило, а кулак сжал не только сердце, но и желудок.
В самом деле, чем помогут ее воспоминания, которые она всё же позволяла себе хранить (авось пригодятся). Пригодились.
Мария Карловна встала. Осанка, сложенные на животе руки, строгий учительский взгляд и бледное, ни кровинки, лицо. Да, возможно, ее воспоминания ничто. Возможно, она недостаточно еще видала. Все эти злобные лица, что желали ей скорее освободить ногами вперед комнатку на Грибоедова, ни в какое сравнение не шли с лицами врагов, пожелавших твоей смерти тотчас, сию секунду.
Однако, топтать прошлое города и его жителей грубым солдатским сапогом, посмеиваясь в усы, она не позволит. И если уж слово ей дали, Мария Карловна свое возьмет.
Она вышла из-за стола, перестав за ним прятаться и, отпустив руку Верочки, коротко и благодарно ей кивнула.
-Мария Карловна Иессен,- еще раз представилась она, - дочь вице-адмирала Российской Империи, Карла Петровича Иессен.
Она чуть помедлила, посмотрела в пол, потом снова вскинула голову.
- За последний год мне трижды представилась возможность покинуть родину, но я осталась, - о том, сколько раз ей предоставлялась возможность посетить мир иной, Маша благоразумно промолчала. Не жаловаться она сюда пришла.
- Таких, как я, много, но более всего тех, кто также оставшись, родину всё же предал, - твердо, словами отца, сказала она, - переметнулся под крыло…иных покровителей и почувствовал свою безнаказанность.
- Петербурга, каким его знали, тоже давно нет. Теперь это Петроград, призрак его, город озлобленных, голодных, парализованных страхом людей. Нет больше никакого оплота истории, никто не помышляет о культуре, всем, независимо от происхождения, вероисповедания и политических взглядов грозит опасность умереть от рук голодного бандита в подворотне. Не знаю, какие в действительности были планы у господина Керенского, но тогда всякий петроградец был предоставлен самому себе. И по сей день всё так да становится только хуже.
Она замолчала ненадолго и казалось, уже не заговорит, но потом Мария Карловна вдруг подняла взгляд и глаза ее блестели будто от слез.
- Я видела в феврале семнадцатого офицеров возле Астории. Они были не на фронте, не у престола государя. Я видела и офицеров, спасших от поругания девушек – дочерей немецкого коммерсанта, которого застрелили у них на глазах из-за фамилии. Когда меня, - она сглотнула, но продолжила, - едва не убили во дворе собственного дома, британский атташе пришел мне на помощь и расстрелял напавших. А когда ограбили уже по пути сюда, советские милиционеры убили преступников и вернули всё украденное.
Маша раскраснелась от своей речи, но мысль не потеряла.
- Я пытаюсь сказать вам, господа… и дамы, что во всех воюющих коалициях есть честные добрые люди, исполняющие свой долг и свято верящие, что оберегают Россию. Если такова наша истинная цель, то объединение сил только поможет. Все прочие цели приведут к потерям. Я видела это своими глазами.