- Прошу простить, Николай Васильевич, - с толикой возмущения в голосе заговорил Рауш, - но рассуждения о спокойной и сытой жизни кажутся мне несколько неуместными сейчас. На Земле полыхает величайшая война в истории человечества. По всей России большевики вершат истинно якобинский террор. Думать о сытости и спокойствие сейчас не просто цинично. Это глупо. - он посмотрел на Чайковского, - Но даже если позабыть об этом... Как силами одних лишь добровольцем вы намерены удерживать территорию от Архангельска до Вятки? И что делать дальше? Нам уже сейчас не хватает людей, наши силы растянуты до предела. Большевики же постепенно ведут мобилизацию. Крайне медленно, да. Но территории под их контролем имеют куда большее население. Потому промедление будет для нас смертью - большевики просто задавят нас числом. А любые бунты на своей территории они утопят в крови. Как это было в Ярославле...
За окном вдруг остановился автомобиль. Послышались голоса. Со своих мест поднялся Торнхилл, его русский спутник и неожиданно Филоненко.
- Максимилиан Максимилианович, кто это? - осведомился Рауш у Филоненко, - Ваш обещанный сюрприз? Несколько несвоевременно, я должен заметить.
Константин выслушал ответ эсера и отпустил его. Затем повернулся к Марии Карловне Иессен, выступить которую попросил Торнхилл. Чего именно ждать от нее Рауш пока не понимал. Не вполне он понимал и чего ждать от Торнхилла, чье вмешательство, конечно, весьма раздражало. Вместе с тем, быть может он и был прав в чем-то: по поведению его одного можно было легко понять, что союзное командование по тем или иным причинам будет не слишком благожелательно настроено к перевороту. Быть может следовало радоваться одному последнему шансу прийти к компромиссу.