ー Чего там сложного-то? ー воскликнул Уиллем подрагивающим от напряжения и хмеля голосом. Он был на взводе и уже успел к этому времени опрокинуть не одну чарку. Трезво и хладнокровно смотреть на то, как веселится преступник, было невыносимо.
Коллинзу не понять, он не видел женского отчаяния и опустошённости, в его ногу пальцы жертвы не впивались как в борт спасательной шлюпки при кораблекрушении, даже наверняка не представлял он себе никогда, что может походя убить человека безразличием. Слишком много апатии в прошлом, слишком много дисциплины в настоящем, все привыкли. А вот в такой момент пройди мимо, отмахнись, отвернись, и кто-то где-то повесится, а и задержись, но никак не посочувствуй, и лишь узнаешь, кто именно. На всю жизнь запомнишь.
Уиллем предпочитал запомнить другое, но война сбивала с толку, проклятая другая война, что без стрельбы, но не без слёз. До одури мерзко видеть врага не сквозь прицел, не хмурым или скалящимся, и не опасным, а вот таким — рядом, смеющимся, преломившим хлеб. А точно ли враг? Знакомая форма, спокойный взгляд. А что люди вокруг? Ответственность, обуза, но и отрада, отдача. Другая только отдача, без мозолей и ноющей боли в плече с непривычки. Приятная такая отдача со вкусом соленьев, стряпни и спирта. Все эти празднующие могли бы уже поубивать друг друга, если бы не союзники. Хотелось так думать. Хотя бы так.
Нет, нет, окстись. Это всё выпивка, шумок в голове, эхо расслабленных разговоров. Торжественная часть позади, пора вспомнить, что на кону. Отделить зёрна от плевел. Если бы не союзники, тут уже могла бы идти война, но если бы не один определённый "союзник", одна конкретная девушка могла бы быть счастлива.
Деревянная была, не знала чего хотела? Не так поняла, непонятно объяснилась? Я тебе покажу, сукин сын. Узнаешь сейчас на своей шкуре, чего сам не хочешь. Врежешься харей в чужое недопонимание.
Изнасилование так изнасилование. Флирт за флирт, произвол за произвол.
Плачься потом, что шотландцы ошиблись, что ты просто любить желал и быть любимым.
На деревянных ногах в часть вернёшься. Без чести, которой и у самого не было, которую и у другой отнял.
— Девчонку мне туда, — Уиллем озлобленно глянул на капрала и залпом опрокинул ещё одну чарку, — Идём до конца.
Хотел было закусить, как только что русские учили, цапнул даже огурец солёный с тарелки, но сжал так сильно, что на пальцах лишь кашица тёмно-зелёная осталась. Ударило в нос ленивым умиротворением, но Уиллем угрюмо отшатнулся, вышел из-за стола и, вытерев руку о штанины и ссутулившись, пошёл к условленному месту.