Рауш сидел, положив руки на эфес Аннинской шашки* в ножнах на ремне, и рассматривал собравшихся с выражением флегматичного безразличия на лице. Прямая, словно металлический стержень был внутри, спина, однако, выдавала то, что Константин вовсе не был спокоен. Он думал, прокручивал в памяти события прошлых часов, взвешивал их. Мог бы он не допустить этого собрания? Вероятно. Рауш мог бы встать на пути Торнхилла и дать тому выбор: убираться вон или шагать дальше через его труп. Очевидно было, что британец вынужден был бы выбрать первое. Он не стал бы начинать гражданскую войну внутри гражданской войны, как он выразился сам, своими руками. И он вынужден был бы не дать сделать это Берсу.
Но что с солдатами? Готовы ли они были стоять на пути Торнхилла вместе с Раушем? Просто телами своими преграждать путь. Трудно было сказать. Нелегко стоять перед дулами пулеметов, даже если понимаешь умом, что приказа открыть огонь никогда не поступит. Да и поняли бы солдаты? Смог бы Рауш донести это до них? Кто знает? Он ведь не был знаком с бойцами. Риск был бы велик. Непозволительно быть может велик.
Но почему Торнхилл вообще возник здесь, в этот поздний час? Была ли в этом вина самого Рауша, который допустил где-то прокол и выдал себя британцу ещё днём? Был ли среди заговорщиков кто-то, кто решил, быть может и из благих побуждений, выдать план английской контрразведке? Рауш ведь и сам предлагал сперва согласовать все с союзниками. Быть может так и следовало поступить. А быть может кто-то случайный услышал по воле злой судьбы одну подозрительную фразу в «Париже» и поспешил донести о ней союзникам? Вполне возможно.
Все это, впрочем, было неважно. Все прошло, все решения приняты. Оставалось действовать сообразно текущей обстановке.
- Вера Антоновна, постойте. - Рауш остановил барышню жестом, - Не может быть никакого заседания, пока здесь нет Георгия Ермолаевича. Подождём его.
- Позвольте, однако, мне высказать пока своё сугубо личное мнения о причинах всего нашего конфликта.
Рауш положил ногу на ногу и откинулся на спинку стула.
- Видите ли, у армии и у правительства в текущем его составе совершенно разные... приоритеты.
- Армия своею целью ставит в первую очередь борьбу с большевизмом и освобождение от него России. Всей России. - он выделил последние слова, - Это наша единственная цель, ради которой мы готовы были даже идти на компромисс с социалистами.
- Для текущего правительства же, почти целиком социалистического, цель вовсе не в этом. По меньшей мере, создаётся такое впечатление. Текущее правительство будто получило в своё управление страны - Северную область - и теперь проводит в ней политику, которую предписывает идеология партии эсеров и партии народных социалистов. Я не буду даже говорить о том, что идеология эта преступна. Пусть. Перед большевизмом она все равно меньше зло. Главный провал вашего правительства - он указал раскрытой ладонью на Чайковского, - как раз в том, что вы ведёте себя как правительство суверенного государства. Для вас освобождение России и борьба с большевизмом - это внешняя политика, не более. На первый план у вас выходят реформу здесь, в Архангельске, в Северной области, реформы в социалистическом ключе. И именно потому вы пренебрегаете армией. Потому что до сих пор строите новый мир, будто сейчас февраль прошлого года, а от немцев и большевиков вас вечно будут защищать союзники. А нам нужно не строить! - Рауш наклонился вперёд, впервые повысил голос: не кричал, но видно было, что он распаляется, - Нам нечем и негде строить. Нам нужно защищать то, что есть. Любой ценой!
Константин снова откинулся на спинку стула и вздохнул.
- Потому Области нужно новое правительство, «деловое правительство», если позволите. - теперь он вновь говорил холодно, словно об очевидной каждому истине, - Чьим первым приоритетом будет борьба с большевиками и спасение России. - он обернулся к Торнхиллу, - А вместе с тем и выполнение союзнических обязательств. Враг у нас один и большевизм только один из ликов его.