Возмутительное событие, в эпицентре которого оказалась Мария Карловна, было особенно пакостно тем, что она сделала выбор по собственной воле, и сделала его не одна. Привычная полагаться в основном на себя саму, Маша никак не была готова, что от ее продиктованного состраданием решения может погибнуть Верочка.
Ни скабрезные взгляды и поведение полковника не пугали ее настолько сильно, как мысль о том, что вот сейчас, секунду еще и они окажутся на линии огня.
- Пойдемте, Вера, так надо, - негромко и твердо, стиснув зубы от негодования проговорила Мария Карловна и взяла соседку за руку, дабы та не натворила необдуманных дел.
Вспомнилась некстати история с дворовыми псами, которую папенька любил поминать всякий раз, когда становился сентиментален. Машеньке было тогда семь годиков, но она уже знала, что от собак и прочих зверей бегать нельзя – инстинкты у тех: бросятся следом и растерзают. Два голодных пса появились перед ней внезапно и нюхая воздух, принялись подходить к жертве. Дворник, что прогнал их, смеясь, говорил отцу Машеньки, что та стояла, не шевелясь и упрямо глядела псам в налитые кровью глаза. Тут Осип Осипыч, дворник, конечно, приукрасил – глаза у собак были огромные, голодные, но вовсе не «аки у тварей адовых», но Маша и впрямь не испугалась. Возможно оттого, что не осознавала всей полноты опасности. Ведь бросится псы могли не только на убегающего ребенка, но и просто на весьма аппетитного.
Сейчас повзрослевшая Маша стояла за спиной удалого полковника с его мерзопакостными речами и, не отрывая взгляда, смотрела на вновь прибывших. А ощущение было, как тогда, только псов она видеть не могла - те были теперь позади.
Не укрылась от нее и растерянность Верочки. Сама она была не менее сбита с толку, и вовсе не событиями, которые разворачивались вокруг, а тем, что умудрилась оказаться в таком пекле. До мысли «Что бы сказал отец?» однако не дошло. Верочка побледнела и боясь, что соседка упадет, Мария снова взяла ту за руку, а потом и вовсе приобняла за плечи.
Хорошее зрение, память и нервы не подвели. Маша узнала не только Ребиндера (едва ли они здоровались хотя бы единожды), но и Константина Александровича, которому совершенно точно была представлена на одном из петроградских приемов. Быстро сообразив, что речи хитрого полковника Берса о «стали» касались именно фон Траубенберга и его солдат, Мария упрямо вскинула подбородок, что бывало с нею в минуты крайнего волнения, и во что бы то ни стало решила не двигаться с места и тянуть время.
Собравшись сюда, чтобы встать на защиту неизвестного, в которого стреляли, она и представить не могла, что настоящее кровопролитие еще даже не начиналось.
Прибытие третьей стороны, а именно полковника Торнхилла, наконец вернуло ей способность говорить:
- Константин Александрович. Полковник Торнхилл, - имея сомнения, что ее припомнит хотя бы один из них, Мария кивнула, не сочтя нужным в такой обстановке делать книксен (не до книксенов ей было уже несколько лет подряд), и, опережая их попытки вспомнить, продолжила, - Мария Карловна Иессен. Мы с коллегой услышали выстрелы и, подозревая несправедливость, решили вмешаться. Однако, как вы можете судить, не получили никакого вразумительного объяснения.