- А ведь когда-то, много-много дней и ночей назад, в другом городе и другом мире, мы верили, что это Последняя Война. Война для прекращения всех войн. После которого будет только мир. И счастье. Наивные идиоты. Вот только война все не кончается и не кончается. Еще и между собой передрались. Естественно, чтобы был мир. И счастье.
Наташа подняла лицо к темному, влажному небу, нависающему над ними всеми тучами.
- Наверное, мы и на поле Армагедонна выйдем за счастьем. Если раньше нас не скосят друзья, враги, союзники, пули, осколки, испанка, хлад и глад.
Настроение у Симоновой было ни к черту, мысли соответствовали. Вот не вовремя был этот мятеж. Ни к месту. Почему сегодня?! Почему, хотя бы, не завтра?! Стрелять не хотелось. Хотелось любви. Немножко. Капельку. Крошечку. Разве она так многого хочет?!
Наташа улыбнулась Гилмору, который рыцарственно держал над ней зонт.
- Пройдемся.
Пальцы расстегнули пуговичку на плаще. Теперь одно быстрое движение, и его полы раскинуться темными крыльями падшего ангела. А кисти рук, жаждущие прикосновений к плоти, обнимут холодные рукоятки самовзводных револьверов. И она выстрелит быстрее всех.
Женщина внутри отступала, таяла Снегурочкой под весенним солнцем, уходила, терялась зыбкой тенью. Вместо нее проступала эсерка. Ласточка, мать ее, Революции. Жесткая, злая и уверенная в себе и своем деле сука. Готовая идти до конца и дальше. Не щадя себя, и, тем более, других. Было зябко. Стало весело. Захотелось расхохотаться. Или по-волчьи завыть на луну. Ласточка притопнула ногой по луже и решительно шагнула из-под зонта вперед.