Строить бойцов пришлось не минуту и не две: скликали всех, разбредшихся по дому и двору, дожидались, пока с поля вернётся Илюха с консервами, Агеевы заканчивали с перевязкой Живчика, потом звали зачем-то полезшего на второй этаж юнгу Петрова. Наконец, собрались, неровно построились во дворе. Седой хотел было помочь Живчику подняться с завалинки, но Живчик раздражённо оттолкнул протянутую руку — сам, мол, встану, не в ногу ранен. Встал, с голым торсом и рукой на перевязи присоединился к строю сбоку, болезненно кривясь при каждом шаге. Рядом у завалинки безмолвно, оцепенело от ужаса скорчился пленный китаец, закрывая голову руками, боясь вскинуть взгляд на красноармейцев. Поля так и стояла поодаль, не вмешиваясь.
Отповедь Фрайденфельдса бойцы слушали хмуро и молча: вопросов и ценных мнений ни у кого не возникло. Стоявший рядом с командиром Мухин, однако, видел: на лицах троих калужан, обнаруживших золото, читалось неприкрытое недовольство. Открыто перед всеми, латышу, однако, возражать никто не стал. А вот когда Фрайденфельдс после окончания речи подозвал к себе троих калужан, нервы у одного не выдержали.
— Ценности, говоришь? — язвительно, с глумцой обратился к Фрайденфельдсу один из калужан, косоносый, с диковатой заросшей рожей Клим Кузнецов, когда после окончания речи командир подозвал их троих — Кузнецова, Цыганкова и Ульянина. — А что ж, можно и сдать! Ясно дело, порядок нужен, учёт, куда годится, когда у бойца ценности есть? Вот мои ценности, держи, командир!
Кузнецов полез в карман шинели, достал оттуда горсть мелочи — пятаков с гривенниками, потом судорожно полез за пазуху.
— Рубль-то наберётся, а то и с полтиной, за это тоже расстрел полагается, а? Ложка тож есть, кисет с махрой! — нервно и зло зачастил было он, но его товарищи, видя, что Кузнецов принялся юродствовать, дёрнули его за плечо, шикнули — молчи, мол, дурак.
— Как же ж это получается, товарищ командир? — перебив и оттеснив Кузнецова, вмешался в разговор второй калужанин, Ульянин. — Мы вчера за тебя голосовали, а теперь на нас все шишки? И было б по делу, — с горькой обидой воскликнул он, — мы б ничево, кабы было б за что! А мы ж вон крысу вашу, — коротко бросил взгляд он на Мухина, — споймали! За нашими спинами за пазухой у ходяшки рылся, себе всё присвоить хотел! Мы его остановили, мы ж и виноватые таперича? А деньги вам с комиссаром? А ежель завтра мы к своим выйдем, кому всё останется? Несправедливо выходит, командир! Поделить нужно, такое моё мнение: так честно будет. Все под пулю шли, всем и причитается.
— Да вон бабе хоть отдать! — надсаженным голосом вмешался третий, Цыганков, показывая на стоявшую в сторонке Полю. — Она ж тут из местных одна живая осталась? Натерпелась, небось, баба. Уж раз не нам, то хоть ей.
Братья Агеевы, собиравшие вокруг себя калужан, чтобы выставлять охранение, сейчас с расстояния нескольких шагов прислушивались к разговору, пока не вмешиваясь. А ещё рядом с Фрайденфельдсом, Мухиным и тремя калужанами с ноги на ногу переминался Тюльпанов, терпеливо дожидавшийся окончания разговора.
— Ваня, — во время разговора Фрайденфельдса с калужанами, вполголоса обратился он к Мухину, встретившись с ним взглядами. — Там это… трупы в сарае, — Тюльпанов головой показал на овин. — Местные, кажется.