Константин заглянул деловито за спины солдат, оценил импровизированную баррикаду. Подивился прыти обитателя комнаты, успевшего так быстро возвести это аляповатое оборонительное сооружение. Чего только ради? Эсеры суетились, кричали, теперь вот баррикадировали двери и тем лишь вносили совершенно излишний хаос в положение. Раушу никогда не доводилось участвовать в полицейских операциях (а что еще это было, если не полицейская операция?) и он мог лишь гадать, всегда ли они выливаются в подобное. Одно он мог сказать точно: своею суетой арестовываемые навлекали опасность лишь на самих себя. Если людям людям Чаплина они чинили всего-то мелкие неудобства, то сами они рисковали быть совершенно оправданно избитыми, если не вовсе застреленными за свое излишне рьяное сопротивление. Рауш мог предположить, что чайковцы ждали в его руках только немедленной кровавой расправы, если пытались избежать ареста так отчаянно. Потому он поспешил успокоить на всякий случай скрывающегося за баррикадой министра:
- Выходите, вам не причинят вреда! - крикнул он и указал бородачу-солдату: - Если сам выйдет, не бить.
Пару стрелков Рауш оставил у дверей Мартюшина, чтобы они могли препроводить управляющего отделом финансов до столовой, а остальным жестом приказал следовать за собой. Повел их вперед по коридору.
Вдруг впереди послышались шаги. Шаркающая, старческая наверное походка. Не похоже на молодчиков Филоненко. И слишком уверенно для кого-то из слуг. Значит кто-то из министров, вероятно даже сам Чайковский.
Рауш предполагал, что стрелял все же не он. Скорее кто-то из людей Филоненко и Миллера, если судить по тому, что за одним выстрелом не последовало других, либо сделал мучеником кого-то из чрезмерно ретивых своих сопартийцев, либо вовсе по глупости или неосторожности разрядил пистолет в молоко. Однако меры предосторожности все же надлежало принять.
Рауш извлек револьвер Нагана из кобуры и жестом остановил солдат. Сам сделал пару шагов вперед и крикнул в темноту:
- Назовите себя! Выходите и держите руки над головой, чтобы я мог их видеть!