Всему свое время, писал Экклезиаст, и время всякой вещи под небом. Сейчас время молчать, а потому Рауш промолчал. Сейчас не время говорить, но Гуковский говорил и, видит Бог, Рауш дал ему говорить больше всякой меры.
Гуковский только лишь вдохнул, когда в солнечное сплетение его врезался затянутый в кожаную перчатку кулак штабс-ротмистра, немедленно выбивший всякий воздух из его легких.
- Помолчите, прошу вас. - зло процедил сквозь зубы Рауш, склоняясь над неудавшимся оратором. Он быстро стянул с одной руки перчатку и затолкал ее в рот пленнику. Покачал головой раздосадовано - стоило взять с собой что-нибудь, что сошло бы за кляп, а не тратить на то собственные перчатки. Но что поделать?
- К капитану его. - скомандовал барон стрелкам, - Свяжите покрепче, потом принесите одежду.
Сам он вышел в коридор вслед за за утаскиваемым солдатами слабо вырывающимся Гуковским, окинул взглядом напрягшихся стрелков и обернулся к Осипову:
- Юнкер, приступайте. - распорядился Рауш, указывая на чернеющий дверной проем, к которому был прикреплен Осипов вместе с еще тремя стрелками, - Ломайте дверь, если вас откажутся пускать.
Быстрым шагом он направился к оставшейся двери. Облизал губы нервно и требовательно постучал.
Пожалуй, чего-то такого и следовало ожидать: криков, шума, суеты. Жаль, но ни один план не выдерживает столкновения с врагом.