— Чего «отставить»-то? — обиделся Лёшка. — Я ж ничего такого…
Лёшка встал рядом, наклонив голову, рассматривая сидящую на траве девушку.
А ты что, по-ихнему знаешь?— Откуда? — глухо ответила Поля. — У них там двое по-русски умеют. То есть были двое: одного вы сегодня утром застрелили, а второй…
— Погоди, утром? — перебил Нефёд. — Это в котором же часу?
— Да вот на часы поглядеть забыла! — огрызнулась Поля. — Утром, точней не скажу.
— Ну, это не мы были, — сказал Нефёд. — Мы только пришли.
— Значит, не вы. Не знаю я, кто это был! — раздражённо дёрнула она головой. — Стреляли, гранату в дом кинули, кричали по-русски, потом ушли. Я позвать хотела, а голос-то… — она с ненавистью ткнула себе пальцами в горло.
— А второй, говоришь, тоже по-русски умеет? — спросил Нефёд. — Надо б его расспросить.
— Умеет, пока япьяни не накурится. А он только и знает трубку свою сосать.
— Япьянь — это что, опиум? — заинтересованно подал голос Лёшка.
— Должно так… Не знаю. Они говорили «япьянь». Нас курить заставляли. Сперва-то каждый день, а потом уж у них мало стало…
— Во гады, — покачал головой Нефёд. — Ты сколько ж там с ними сидела?
— Я уж и сама не знаю… — выдохнула Поля и, зажмурившись, некрасиво скривившись, поднесла руку к лицу, хотела было разрыдаться — не получилось, только сухо шмыгнула носом. — Какой сейчас день? — откинув с избитого лица волосы, порывисто спросила она.
— Пятое, кажется. Или шестое уж? — задумался Нефёд.
— Сентября? А они после Преображенья* пришли.
— Дела… — длинно протянул Лёшка. Нефёд ничего не сказал. Помолчали.
- Да ты с ума сошла, что ли? Куда ты пойдешь тут, одна, по лесу, в рубахе одной. Вон как дохаешь. Подхватишь жар и оверкиль. Тебе одеться надо? Надо. Ну хочешь за околицей подожди. Сейчас с этой бандой управимся быстро, накормим тебя, покажешь дорогу и иди куда хочешь. Никто тебя не тронет. А тронет - от меня лично такой балласт получит, полные цистерны!.. А тебе куда? Местная?— Ну ладно… — подумав, настороженно согласилась Поля. Нефёд подошёл было, чтобы помочь ей подняться, но девушка опять сердито отмахнулась от него — сама, мол, встану. — Емецкие мы, — поднявшись, ответила она Мухину. — Из Емецка, не Емцы. Батрачить к Крестовниковым приехали, на сенокос да на жатву. Пятый год уж ездили, всё хорошо было, а теперь вот… Не, еды не надо: с собой разве взять. Они хорошо кормили, жри не хочу. Весь скот перестреляли, ещё и консервов у них было… Какой-то эшелон на железке они разграбили.
Они вышли на плёс, где Агеевы и Седой, сидя на корточках, деловито обыскивали ходяшку, повёрнутого уже бумажным, с разинутым ртом лицом вверх.
— А, это рыбачок ихний, — показала на китайца Поля, зябко обхватив себя за плечи. Напряжение первого момента встречи проходило, и под свежим, отдающим речным холодком ветром девушка начинала дрожать, постукивать зубами. — Ничего был, тихий, много не лез. Пожилой уж, ясно дело. Вот молодые, те… А этот ничего, всё по утрам рыбачить ходил. Как снасть нашёл, так радовался, — она криво усмехнулась, без выражения глядя на труп.
— Вот она, снасть-то, — сказал Седой, показывая на лежащую в траве удочку. — Под ним была. А порыбачить не успел, — Седой показал на лежащую рядом мятую жёлтую бумажку. — Вот тут его наживка была. На мёртвую рыбку ловил.
— А что написано? — поинтересовался Лёшка.
— А чёрт его… церковное что-то, полуставом, — Седой протянул мокрую бумагу Мухину. Там действительно был какой-то церковный текст на старославянском:
— Это Карп Палыча, — просипела Поля. — Они староверы, у них таких книг много. Эти-то, — кивнула она на мертвеца, — иконы не трогали, побаивались. А книги брали.