Ротмистр, прекративший, наконец, мерить шагами комнатушку, остановился, постукивая по полу носком сапога и теребя в задумчивости пышный ус. Опытный кавалерист, он и сам сейчас напоминал боевого коня, услышавшего звук рожка и бьющего копытом в ожидании атаки. Впрочем, стремление действовать не помешало ему думать и анализировать, а не бросаться делать хоть что-нибудь, лишь бы делать. Так, слова Миллера о возможности допросить часовых были встречены кривой улыбкой и немного резковатой отповедью:
- Степа, я, в отличие от тебя, сижу тут на изоляции, да знаю, видимо, больше. Янки прибыли только как вчерашнего дня, а мы тут уже сколько маемся. Досель нас стерегли англичане до французы: неужто ты думаешь, что если оружие перенесли, то сделали это только в честь прибытия американцев? Нет уж: если оно не здесь, то вынесли его точно не эти недоделанные дети прерий, или откуда там они. Степан, я понимаю, что мысль идет и так и просится на язык, но сдерживай-ка души прекрасные порывы: времени толочь воду в ступе у нас нет. Головой, – говоря так, ухмыльнувшийся Берс похлопал себя по заднице, вызвав смешки подчиненных, – думать надо!
- Что ржем как кони, орлы? – следующий вопрос был адресован уже подчиненным. – Раз уж будем брать караульных, то надо решить, как. Верно я говорю?
- Или кто. – Хетагуров мигом присоединился к планированию, тогда как прочий «штаб» предпочитал отмалчиваться.
- Или кто. – кивнул согласно ротмистр. – Пластунов у нас, конечно, нет, но бойцов с опытом резать часовых и красть овец найдем. Куда там янки против наших горцев! Виссарион Васильевич, есть у нас кто на примете, или Левана Спиридоновича надо будить?
Седовласый подполковник покосился на тихо похрапывающего со свистом полковника Мелиа и с сомнением повел плечами:
- Я бы порекомендовал унтера Амиева всадника Заджиева. Они… достаточно опытные.
- Чечены же оба?
- Да.
- Ну, эти могут! – согласно кивнул Андрей Александрович, – Приведите их, будьте любезны.
А пока ходили за исполнителями скороспелого плана, поезд разговора вновь свернул на рельсы Степана Яковлевича. И снова разговор перешел от частного к общему. Князь Эристов немного призадумался: вопрос связи и скоординированности действий действительно стоял остро, да еще насущной была проблема тишины. Человека в помощь Миллеру не пошлешь: больно велик риск того, что узнаешь, звуковой сигнал не пошлешь – подозрительно. Воцарилось неловкое молчание, прерванное графом Ребиндером. Лейб-гвардии артиллерист пригладил и без того аккуратную прическу и задумчиво протянул:
- Если у нас есть те, кто может тихо и незаметно устранить охранников, то есть и те, кто может проследить за господином Чаплиным и его компанией. Ночью темно, значит, сигнал должен быть виден. Он должен не привлекать внимания, а значит, должен быть неслышен.
- Не тяните, граф! – рыкнул Берс, явно не готовый слушать неторопливые рассуждения.
- Белый плат. – Немного грустно пояснил офицер, недовольный тем, что приходится говорить скомкано. – Пускай господин Миллер уронит и поднимет белый платок – это будет знак того, что нам пора выступать. А если не поднимет – то все пропало, и нам лучше не высовываться.
- А если он будет в помещении? – ротмистр быстро уловил мысль.
- Ну-у-у… - о таком Николай Николаевич, видимо, не думал и плана не имел.
- В доме пускай откроет окно и уронит платок, если пора, и не станет его доставать вовсе, если еще не время. Степа, согласен? – Андрей Александрович вопросительно взглянул на гостя. – Пошлем четверых, чтобы дом видеть со всех сторон, чтобы ты сигнал подавал не в пустоту. Горцы – парни глазастые, все приметят. А ты, братец, - в несколько шагов ротмистр достиг Степана и положил ему на плечо тяжелую мозолистую руку привыкшего держать удила человека. – ничего нигде не мешаешься. Ты, как видно, башковитый, небесталанный и храбрый, а посему будем думать вместе. И если я что-то где-то прогляжу, ты скажешь. Ну и в обратную тоже.
К тому времени, как Миллер и Берс обсудили предполагаемые вехи операции, перед ясные командирские очи предстали два джигита: оба темноволосые, бородатые, с хищными орлиными носами. Один, чуть посмуглей и постарше, смотрел спокойно и невозмутимо, непривычно светлые голубые глаза, столь редкие на Кавказе, прятали за собой глубокий ум. Второй, темноглазый, казался попроще, а его широкая улыбка не оставляла сомнений, что он уже знал, зачем их позвали, и был рад и горд разобраться со своими тюремщиками.
- Далхан-турпал. Заур-турпал. – ротмистр кивнул подчиненным. Перед рядовыми он сразу стал казаться строже и величественней, в голосе проявились потки спокойной, уверенной властности. – Настала пора нам вернуть свободу самим, а не дожидаться милостей от правительства. Таких храбрецов, как мы, не остановят ни стены, ни цепи, что уж говорить о тех жалких псах, которые считают, что они стерегут нас, словно мы – овцы. Настала пора показать, что мы – волки, и нас не удержат их жалкие попытки. Я позвал вас, так как знаю, что могу положиться на то мастерство, которым вы владеете. Перегрызть псам глотку может каждый, но платить потом их командирам, чтобы избежать вражды, я не хочу. Мы унизим их, связав и оставив живыми, и к тому же не запятнаем руки кровью пускай плохих, но союзников. Я верю, что вы все сделаете быстро и без лишнего шума, и мы покинем этот дом тихо и незаметно, так, что даже седой Машук будет готов снять шапку в уважении. Вы сделаете это для меня и других наших собратьев?
- Сдэлаем. – гортанно ответил молодой, блеснув белыми зубами. Старший же ограничился кивком.
- Всем прочим быть наготове. Начинаем через три минуты.
Степан мог наблюдать из окна, как действуют профессионалы. После короткой беседы с Лермонтовым и контролировавшими двор всадниками два чечена, скинув бурки и оставшись в одних рубахах и широких штанах, мигом обезвредили караульного, потом за несколько ударов сердца втянули внутрь часовых у ворот, после чего исчезли в пристройке. Было тихо и слышно, как жужжит под потолком сонная осенняя муха. Стоявший по правую руку от Степана Берс грыз ногти. Стоявший по левую Ребиндер все оправлял то ворот мундира, то манжеты, поминутно прикусывая губу. Наконец из домика показались Далхан и Заур.
Все, кто был в доме, мигом высыпали во двор, наперебой поздравляя чеченов с успехом и друг друга – с желанной свободой. А пока Берс командовал вести себя тише, по-прежнему невеселый корнет Лермонтов отправился в импровизированную сторожку. Долго он там не пробыл, вернувшись с докладом:
- Господа, нашего оружия тут нет.
Ротмистр разразился непечатной тирадой и вопросительно взглянул на Степана Яковлевича, словно ища у него поддержки.