Уиллем выстрелил в воздух. Резкий отзвук силы и приятная оторопь на лицах окружающих легли на душу горячей хмельной волной, и Уиллем выстрелил вновь. И ещё раз, уже в полной тишине.
Рука коменданта дрожала. Его колотили обида и злость. Обман, опять обман, опять не та война, не те враги, но те же жертвы, всегда те же жертвы, одинаковая боль, единые страдания, старая-новая грязная работа похоронщикам.
Где арена ничейной земли, где лицензия формы? Тут только голод оружия безумных королей шаткого положения. Можно их понять? Можно понять многолетние трудности чужой военной жизни, чужие потери, чужую жажду мести, справедливости?
Наверное.
Уиллем об этом не думал.
Он ещё не столкнулся с настоящими трудностями, ещё никого не потерял, ещё не ослеп и не оглох от горя. Лишь устал балансировать на краю обрыва.
Или вниз, ко всем, зажимать пробитую артерию Свифту или Ламонту, с криком тащить штык из бока, пить водку сквозь слёзы и смотреть на расплывающихся призраков, самому рубить отмашку расстрельной команде.
Или назад, на твердь, и ждать вспышек из леса, ждать своей очереди в гигантской мясорубке, ждать и готовиться.
Дыхание никак не выравнивалось. Мускулы гудели, напряжение толкало энергию наружу, требовало выхода, крови, прыжка. Трёх предупредительных мало, где настоящая отдача, где изменение реальности?
Пленные коммунисты ー враги, нелюди, выродки, убить каждого, пока не сбежали, пока не вернулись в хищный строй!
Пленные ー неважно кто, их защищает Гаагская конвенция, их война закончилась! Ваша же продолжится с каждым выстрелом в цепь, в строй, в висок.
Выбирай!
Прыгай!
Толпа молчала.
Уиллем направил револьвер на щербатого зачинщика и подошёл к нему в упор, ничего не говоря, не отводя холодного взгляда от его обозлённого лица. Кончик ствола уткнулся в густой волос усов под носом шумного ревнителя кровавой справедливости.
Он выше и, кажется, сильнее. Он разгорячён безнаказанностью. Он верит в правоту своего дела. Что напротив? Кричащая пустота взведённого напряжения. Право власти. Готовность к последствиям. Мало? Он не знает. Уиллем тоже. Единственные, кто захотят проверить ー придут из леса, не из толпы.
Комендант взялся за винтовку щербатого палача и рванул её на себя и от себя ー не забрать, а вырвать из чужих рук и отбросить прочь. Он сделает так с каждым ополченцем, глядя в глаза, держа палец на спусковом крючке и не думая о смерти. Смерть ー на другой, настоящей войне. Эти люди убьют себя сами если продолжат мошенничать, притворяясь солдатами на фронте. Если нет, то морок рассеется, и горячие головы вспомнят про закон.
Раненых к врачу, а очевидных зачинщиков и самых главных спорщиков ー под замок соседнего с военнопленными подвала.