Ротмистр все еще кипятился, так и пылая злобой. От его покрасневшего, с проступившими венами лица, казалось, можно было прикуривать. Казалось, Берса сейчас удар хватит, ну или он сам с кулаками накинется хоть на кого-то, чтобы выместить бессильную злобу. Офицеры дивизиона притихли, не желая вызвать гнева главнокомандующего на себя, и были уверены, что неосторожный гость, имевший смелость продолжать монолог, сейчас станет жертвой берсовской ярости. К их удивлению, слова Миллера подействовали на Берса как ушат ледяной воды: тот вздыбился сначала, рявкнув: «Да что ты, бля…», - но быстро уловил ход мыслей эсера и даже успокоился.
- Сука удача, - цикнул зубом «князь Эристов», - если бы Абазехов и Девлетов поножовщину в первый же день не устроили, то хотя бы кинжалы бы были при нас. Но ты верно говоришь, Степа, - Андрей Александрович довольно потыкал пальцем в грудь Миллера и снова продолжил свой променад по непредсказуемому маршруту, - их вряд ли стали уносить куда-то, и уж тем более, не стали ими вооружать пехотное быдло.
Ротмистру Алдатову и тем баранам, что пошли за ним с повинной, - упомянув выторговавшего себе прощение соратника, Берс скривился, - такое количество кинжалов без надобности, а вот карабины отдать туда вполне могли – на будущее пополнение.
Граф, - резко развернулся он на каблуках к Ребиндеру. Тот, равняющий пилочкой и без того ухоженные ногти, дернулся и чуть не упал со стула. – Ну, я жду!
- Пят… Да, пятнадцать всадников, - неуверенно протянул артиллерист и хотел добавить еще что-то, но Берс, уже потеряв к нему всякий интерес, продолжил излагать свои мысли.
- Вот видишь! Дивизион, мать их за ногу! Меньше взвода! Да и не будут они по мне, по своему батьке стрелять, если я лично приду! Так что если карабины где и есть, то у них! А значит, мы можем, как стемнеет, этих петухов американских повязать и прогуляться до Михал Саныча. Погутарить о грехах наших тяжких, так сказать, и напомнить о том, что верность, сука, не перчатка. Все равно ночью город пустой: черта с два нас кто заметит! Только не черта, пардон: шайтана, да-с…
Повисла пауза: все толи обдумывали слова Берса, толи ожидали, что он скажет дальше, про союзнечиские склады. Но ротмистр молчал, задумчиво глядя в стену: скорее грустно, чем гневно. Возможно, он в очередной раз переживал предательство соратника. Наконец давящую, вязкую тишину нарушил спокойный и монотонный голос, разбавленный легким переливчатым подрагиванием на звонких согласных:
Здесь люда нет, здесь край пустынен,
Трепещут ястребы крылом.
Темнеет степь; вдали хурул
Чернеет темной своей кровлей,
И город спит, и мир заснул,
Устав разгулом и торговлей.
Все как один повернулись к процитировавшему строки Хетагуову, сидящему на своем месте с невозмутимостью седого Машука. Берс принюхался, покачал головой и неуверенно спросил:
- Э-э-э, господин полковник, что это?
- Хлебников, - словно само собой разумеющееся, ответил горец.
- В смысле, что вы имеете ввиду? – Берс снова начал закипать.
- То, что вечером народа не сильно больше, чем ночью. А при должной решимости можно рискнуть и сейчас: кто этого ожидает?
- Вариа-а-ант… - задумчиво ответил ротмистр.
- А что-нибудь оттуда же еще добавите? – заинтересовано протянул Ребиндер.
- Водой тот город окружен, И в нем имеют общих жен. – также невозмутимо ответил Хетагуров, лишь на миг сверкнув белозубой улыбкой.
- Однако интересно! - граф расхохотался, - Это где же такой город?
Хетагуров только пожал плечами, не имея намерения продолжать разговор. Зато воспрянул от задумчивости Андрей Александрович:
- А что, можно и рискнуть. Сейчас разоружим янки, а вечером, если не найдем оружие здесь, пойдем на чай к Алдатову! Ну что, господа, шашки наголо?