И куда только, спрашивается, подевался тот дикий горец, что в начале разговора неприкрыто угрожал «гяуру» своими джигитами? Сейчас рядом со Степаном был внимательный и вдумчивый офицер, пускай и несколько порывистый – если судить по часто меняющемуся выражению лица и разнообразным нечленораздельным звукам, которые ротмистр щедро издавал в знак одобрения или возмущения с теми или иными сентенциями. Для себя, судя по всему, Берс уже все решил, и теперь, твердо намеренный быстро вникнуть во все детали миллеровского плана, слушал предельно внимательно.
Всю речь эсера Берс неустанно мерил шагами комнату: из угла в угол, от двери к окну, от стола к лесенке. Скрип сапогов и грохоток усиленных набойками каблуков сопровождал каждый его шаг, который, как и звуки, менялся от фразы к фразе, придавая словам Миллера еще и звуковой аккомпанемент. Подчиненные же, у которых, судя по всему, права участвовать в переговорах не было, старались уследить и за гостем, и за метущемся командиром, переводя взгляд с одного на другой.
Когда же Степан Яковлевич добрался до заключительной части своего монолога, Андрей Александрович остановился у стола, облокотившись на него ладонями и задумчиво глядя в окно. Хотя скорее даже сквозь окно, словно бы силясь пронзить дома взглядом и увидеть весь Архангельск с высоты птичьего полета.
- Да-а-а, дела… При таких раскладах Ермолаичу и вправду иных вариантов, кроме как поднимать Старика с его кликой на штыки, и нет. Потому что, если наш друг Томпсон на пару месяцев хотя бы выпадет из городской жизни, черта с два он себе найдет новых сторонников. Умно, умно… Чайковский хорошо все расчитал, он и при восстании, и при послушании в выигрыше остается, старая политическая крыса!
Отбив по скатерке начало какой-то шансонетки, Берс еще сильнее навалился на стол, не сводя взгляда с серой хмарой улицы. Полы его бурки практически закрыли обувь сидящего рядом Степана. Не поворачиваясь к гостю, офицер продолжил свои рассуждения:
- В своей битве с Чайкой Цапля наша флотская наверняка верит, что англичане его обнимут, словно друга родного, и будут защищать от всех левых нападок. А вот хрена с два, как по мне! Военные эсеры, говоришь? Допустим, эсеры после переворота расколются на две фракции и будут грызться между собой, а не с капитаном. А профсоюзники? Все эти недобитые меньшевики-недобольшевики вроде Цейтлина, Бечина и прочей мрази? Поднимут сразу такой вой, что аж гай зашумит. Встанет порт, встанут лесозаводы, забастовки повсюду. Большевики недобитые голову поднимут, о корниловщине заорут. А забастовка – это убытки. А англичанам нужны деньги. И на хера им правительство, которое не приносит денег? Вот тут-то наш Цезарь архангельского разлива и споткнется! А если его уберут британцы, то кого на его место поставят? Как пить дать Старика вернут, а тот сразу всем военным устроит такой цук, словно мы все – «красные» юнкера в училище.
Итого, - распрямившись, словно подброшенный пружиной, ротмистр отошел от стола – только бурка крыльями взлетела, и снова начал мерить комнату шагами, активно помогая жестикуляцией своим рассуждениям. – Хреновый, в общем, у Ермолаича план, даже я это вижу. Сам обгадится и другим помешает. А как наш патриарх-председатель вернется, мне и моим всадникам век свободы не видать. Судит показательно вместе с мятежниками и если не расстреляет для острастки, то сошлет куда-нибудь на Мезень, отбивать глухие заимки у большевиков, подальше от города и власти. И будет самый масштабный бой там взвод на взвод, не больше. А спустя полгода уже и вообще забудут и о глухом медвежьем крае, и обо мне. А я это, - гаркнул он, - не позволю!
Твоя идея, Степан, тоже звучит тоненько, но при ней хоть шансы на что-то есть. С адмиралом нашим недорощенным у меня и так дружбы нет, так что если я ему снова наплюю в щи, ничего не изменится. Зато эсерам нашим я буду защитником революции, как в феврале, когда я Петропавловку брал и за это, мать вашу, Георгиевское оружие получил! А там можно и прикрутить фитиль, что мы – гвардия и нашему Говно-командующему не подчиняемся, только Чайковскому лично. Противовесом Чаплину, так сказать.
А потом еще на уши присесть Томпсону, ха-ха, и сказать, что только благодаря моему, ну и твоему, Степан, заступничеству, мы смогли его удержать у власти. А если справимся с этим, то будем что твой ласковый телок, что двух мамок сосет.
Ну ладно, о Цапле нашей водоплавающей еще можно подумать, а мы вернемся к нашим прочим баранам. На самом деле-то в петлю мы тоже лезем, и вполне можем угодить и в перестрелку при этом твоем манэвре, и потом, после победы, нас опять могут убрать как нежелательный элемент. За казну эту, будь она неладна, амнистируют, а за побег из-под стражи снова арестуют. К тому же…
Внезапно Берс замер, как вкопанный, громко и отчетливо прошептав: «Перестрелка…», после чего совершенно внезапно со звериным рыком и грязным матом набросился на стену, молотя ее кулаками и пиная ногами. Высунувшихся сверху и в двери удивленных шумом подчиненных он, грязно ругаясь, прогнал, и продолжил яростно молотить стену и неудачливо подвернувшийся под ноги табурет.
И только выместив так свою злобу на мебели, тяжело дышащий после вспышки гнева ротмистр повернулся к Миллеру и произнес пылающим яростью тоном, продолжая сжимать и разминать кулаки:
- Эти же суки у нас оружие отобрали, даже кинжалы! Этих американцев тупых у входа мы-то сомнем без проблем, а дальше чем прикажете чаплинцев пугать? Голыми жопами!? Бляди, как есть бляди, такой план кобыле под хвост! Свобода кобыле под хвост!
Об этом ты, мать твою, подумал? – Берс снова зарычал, - Степка, добывай нам оружие, кинжалы наши, и я попробую! Но не голой грудью под пули!