- Faites un bon voyage, - насмешливо улыбнулся капитан и встал, прощаясь с гостем. Создавалось ощущение, что за его улыбкой таилось не слишком глубоко скрываемое презрение: толи как к англичанину, толи как к скороспелому лейтенант-полковнику. А может, потому, что он, Уиллем, не смотря на то, что был старшим по званию, пускай и временному, не смог настоять на своем? Хотя, быть может, все это только казалось, и это были лишь обычные интонации чужого незнакомого языка?
И если бы уходящий англичанин на прощание обернулся, он бы увидел, как француз, потеряв всякий интерес к обсуждаемому, плеснул себе из штофа темного коньяка и, взяв со стола что-то, напоминающее фотокарточку, задумчивым взором принялся разглядывать ее, иногда проводя большим пальцам по ухоженным усам. Как видно, карточка эта была ему явно интереснее всех тактических соображений недавнего гостя.
***
Если сержант и удивился приказу Уиллема, то виду не подал. Козырнул, став во фрунт, четко, как на учениях, и гаркнул так, что окрестное воронье сорвалось с деревьев и крыш с возмущенным карканьем:
- Сэр, есть, сэр!
И продолжил, но уже куда как тише и доверительнее. С одной стороны, Поллок был офицером и командиром, а с другой – своим парнем-солдатом, отведавшим все тяготы будней рядового стрела и не по наслышке знающего нужды своих бойцов. Это порождало в голове дисциплинированных обычно шотландцев гремучую смесь, которая иногда прорывалась вот такими короткими неофициальными обращениями. Недолгими, впрочем – на круги своя все возвращалось быстро.
- А то, сэр, что француз нас бросил – не отчаивайтесь. Вытянем мы, не впервой. Они, франки, завсегда были такими, вечно искали, как на чужом горбу в рай въехать, да против нас никогда не сдюживали. Что в столетнюю мы им показывали, и не раз, что Наполеону их хваленому – о Британию он зубы-то и обломал. Ну и об Испанию с Россией немного – но опять-таки, не без нашей помощи. Если бы не блокада, то черта с два они справились бы.
И сейчас тож: парни, что с фронта вернулись, рассказывали о том, что пуалю и в атаку не выгонишь, и на разведку на бошевскую сторону не отправишь. Весь фронт только на наших плечах, почитай, и держался. Ну а на море, вы и без меня знаете, только Royal Navy и способен на что-то – прочие только по гаваням и сидят, носа боятся высунуть, чтобы Авангард его не укоротил. А «кошкам» Фишера немец не страшен – их Хиппер и сам боится, верно?
А раз мы бьем немца, а немец бьет русского, ужели мы русского не побьем? В конце концов, хотя это и не мое дело, сэр, мы можем из местных или из пленников, кого силком на нас погнали, организовать эдакие локальные обозерские Home Force: раз уж мы их дома защищаем, пускай и они тоже в этом участвуют. Патронов у нас достаточно, запасных винтовок с десяток есть в обозе, у деревенских наверняка под полом тоже найдется несколько стволов – глядишь, на еще один взвод и хватит! А там уж главное пущай стреляют если не по большевикам, то хотя бы в их направлении: все нам подмога!
Простите, если что не то сказал, сэр! Разрешите идти?
Уиллему оставалось решить, последовать идее подчиненного, или нет. А в том, что прочие его распоряжения солдаты исполнят с превеликим старанием, можно было не сомневаться: если где-то ступил ботинок английского стрелка, то Британия оттуда не уйдет. А уж если этот стрелок – шотландец, то тем более. Так что его ход был сделан, и он сделал все, что мог. Теперь очередь за противником.