Слушая слова дипломата, Миллер ощущал в себе стремительные и не очень приятные метаморфозы. Сначала ему хотелось кивать в согласии на ремарки Пуля о том, что диктатура не только нежелательная в условиях Северной области, но и просто невозможна, напоминание о том, что генерал служит министру, а не наоборот. Напоминание об этом заставило Степана в очередной раз увериться в правильности своих сомнений относительно Чаплина. Тот, возможно, и хотел блага стране, как он его видел, но собирался принести его извратив надлежащий порядок вещей, а на кривом фундаменте не выстроить дома. Однако же следом американец обмолвился о желаемом союзниками укладе, о том, что им выгодно, чтобы противоборствующие в российской политике стороны не примирялись, а соревновались в выдумках на ублажение иностранцев, как два домашних зверька, пытающихся перескакать друг друга в попытках выторговать у хозяина очередное угощение. От самой этой аналогии эсеру сделалось тошно, но, главное, она лишний раз напомнила ему, что те самые "свои интересны", на которые он уповал мгновение назад, у союзников были весьма неблизкие России. Их вполне устраивала сиюминутная победа, достижение локальных целей, если кто-то из послов и готов был радеть за благосостояние страны, то лишь в силу собственных моралей, а никак не генерального плана Антанты. Стоило напомнить себе, что со всеми этими союзниками, за вычетом американцев, Россия за последнее столетие успела повоевать и сегодняшние друзья легким движением руки могли оказаться завтрашними врагами.
Миллер тут же устыдился подобных мыслей, ведь если продолжать их логику, можно было дойти до согласия с изречениями императора Александра о союзниках страны. А соглашаться, даже в теории, с чем-то, что говорил человек, сравнивавший свой народ со скотом, было противно каждой частице души Степана. В мире, конечно, было мало альтруистов, тем меньше их было среди политиков и дипломатов, которым долг службы предписывал думать, прежде всего другого, о благе своей страны и своего народа и в любой ситуации, где на одной чаше весов были эти интересы, а на другой - все остальные, выбирать первое. Но это не значило, что эти же люди не обладали моралью и ценностями, которые заставляли их поступать достойно по отношению к окружающим. Возможно, союзники не были друзьями России, но они были ее помощниками, и задачей российской стороны было распорядиться этой помощью грамотно, не растратить ее понапрасну, а взрастить и превратить в основу для борьбы за будущее страны.
- Я хотел бы иметь возможность поступить так, как вы предлагаете, - отозвался Степан на последние слова Пуля, стараясь не выдавать внутренней тоски от подобного признания, - Вы, вероятно, правы, говоря, что это единственно разумный поступок в текущей ситуации. Но как после такого смотреть себе в глаза без отвращения? Как оправдать перед собой то, что я мог что-то сделать, но не стал? Для меня нет слов и поступков, которые могли бы затмить такое предательство собственного духа.
Подобные размышления иногда закрадывались Миллеру в голову, и каждый раз он отвергал их без оглядки. Да, можно было бы отстраниться, сказать, что происходящее вокруг мышиная возня без шанса на успех, ведь что может сделать дюжина сотен добровольцев Северной области против армии Красных? А цена за это возню - грязь и кровь, которые потом не смыть с души до конца своих дней. У Степана были возможности отступить и раньше. Он мог отказаться поддерживать летнее наступление, он мог покинуть страну в ноябре, мог и сейчас ходить по городу, глядя на окружающих с брезгливым отстранением, мысленно осуждая неверные поступки действующей власти. И каждый день ненавидеть себя за предательство не чужих, а собственных идеалов и мечтаний. Да, отступившись шанс дожить до старости был гораздо больше, но зачем жить такой жизнью хотя бы один день? Лучше было попытаться, возможно, потерпеть неудачу, но все же сделать все возможное, чтобы воплотить в жизнь надежду на будущее России.
- Но вы правы и в том, что, как говорят врачи, главное - не навредить, - продолжил говорить эсер, - Любое действие должно быть осмысленным и, я признателен вам за этот совет, по-человечески благодарен. К сожалению, я не могу доверить бумаге конкретики, а писать пространные, но неопределенные сентенции мне кажется неуважением ко времени адресатов. Вы предлагаете подготовить манифест? - уточнил Степан, - Полагаю, я могу сделать это в короткий срок, но сомневаюсь, что он будет интересен Георгию Ермолаевичу или Николаю Васильевичу. Надеюсь, что вы правы и в том, что мудрость возобладает и горячие головы смогут договориться. Это сейчас необходимо Области не меньше, чем боеприпасы и провизия.