Ответную речь визитера дипломат слушал все в той же спокойной деловой позе. Не наваливаясь на сто, не откинувшись на спинку стула, не держа руки перед собой в замке или подпирая ими подбородок, он пребывал в сдержанно-нейтральной позе, деловой и одновременно открытой, располагающей. Взглядом он не гулял по сторонам, но и не буравил Степана взглядом. Посторонними делами не занимался, а слушал внимательно-внимательно и в принципе вел себя приятный в общении человек: если бы не эти смешинки в глубине глаз и те слова, за которые, будь они произнесены другим тоном, в приличном обществе бы настучали по мордасам канделябром.
Когда же эсер договорил, Пуль чуть помолчал, остановив паузу на самой границе неловкости, и неторопливо ответил – очень проникновенно и мягко, словно бы не желал причинить собеседнику дискомфорт:
- Я очень рад, что вижу столь редкую в наш материалистический век честность и открытость, готовность играть в политику и власть не ради этой самой власти и каких-либо преференций. Вы благородный человек, мистер Миллер, и, я верю, родина не отринет такого достойного сына. Вы с мистером Зубовым взялись за великую задачу, но, увы, несколько неправильно поняли ее вектор. Не потому, что вы не в состоянии понять, нет. Как политики вы еще молоды, и не видите всех подводных камней и течений, которые влияют на управление кораблем государства.
Привыкнув мыслить прежними категориями, вы забыли о том, что ныне у вас главнокомандующий – не полновластный глава армии, а подчиненный военного министра. Кроме того, вы уж извините меня, сейчас весь размер русской армии на фронте – от пятидесяти до ста человек, тогда как одних только британцев и французов на передовой – несколько тысяч.
Мистер Чаплин сделал для вашей страны многое, но он не должен ставить себе это в заслугу, так как действует он для и во имя русского народа. И быть несогласным с правительством, которое этот народ устраивает – ненужная фронда. А с учетом тех сил, которые есть в армии, и настроений, которые царят в обществе, нового брюмера не получится. Да и Чаплин – не Бонапарт, и Чайковский – не Сийес. Посему, как бы по-разному они не смотрели на будущее России, они должны работать, как у вас говорят, в одной упряжке. А если кто-то будет не готов к такому, то это прямым свидетельством о том, что он не столь полезен, как можно полагать.
И именно поэтому, скажу вам по-секрету, выгода наших, как вы это изволили назвать, инвестиций в том, чтобы сложившейся ситуации не менять, потому что каждая из сторон будет стремиться доказать и населению, и союзникам, что их путь тот, который необходим вашей стране. Кстати, мистер Миллер, почему вы полагаете, что наш вектор – республиканское правительство, а не, скажем, демократическое? Вы совершенно правы в ваших догадках, что диктатура – это наименее желательный исход: не для нас даже, а для вас, потому что ни один диктатор не думает о своем народе, а преследует лишь личные цели и служит лишь своим амбициям.
Резюмируя, я вам скажу, что если господа Чайковский и Чаплин умны – они договорятся и без нас, а если у кого-то личное возобладает над общественным, то тут наше вмешательство не поможет, а скорее наоборот – раздразнит аппетит хищника. Так что мой вам совет, как человека человеку, а не как дипломата: не пытайтесь вмешаться в происходящее – невольно вы можете усугубить ситуацию. Ведь, как говорят у вас, благими намерениями дорога в ад вымощена. А выборы будут, не сомневайтесь, и мы с их проведением при необходимости поможем. И вот тогда-то и станет понятно, как и в каком проценте представлены интересы всех сил Северной области. Когда население скажет свое мнение, тогда и будут расставлены все точки над i.
Я, надеюсь, вы меня поняли, мистер Миллер? И, - Пуль кротко улыбнулся, - не забывайте, что это лишь мое мнение, а не официальная позиция Соединенных штатов Америки. Несомненно, я перескажу нашу беседу послу, но стол важные и серьезные мысли, тем более если они не являются секретными, лучше доверить бумаге и дать вашим визави время ознакомиться с ними и обдумать свою позицию.