А до рассвета век и полчаса
И дела нет, наверно, никому
Какого цвета будут небеса
Когда мы в них уйдем по одному.
С. Самченко
***
И тьма пала на ненавидимый Максимилианом город. Город, который никак не хотел принять его на достойной роли. Еще когда Архангельск был укрыт нежным платом вечерних сумерек, мелкий мерный перестук дождя сменился гулким жестяным боем – словно гвозди в крышку гроба заколачивают. Как мышки по норкам, попрятались обыватели по домам, боясь носа высунуть, и в холодной мокрой мгле настало время ночных сторожей с керосиновыми лампами да бесшабашных татей.
Себя и своих сподвижников Филоненко предпочитал относить к первым – вычищающим город от грязи и скверны, выбившейся в лидеры и мигом забывшей о своей великой цели. Самого Максимилиана Максимилиановича многие считали всего лишь жадным до власти карьеристом, которому что эсеры, что монархисты – все одно, лишь бы руководить судьбами людскими. Однако это было не так. Само собой, как человек далекий от посредственности, Филоненко видел для себя в революции шанс занять достойное место – но спасение родины (нет, не так – Родины) было для него куда важнее. Если, конечно, эта Родина помощь бывшего штабс-капитана примет. Ну а ежели нет, то и спасать уже нечего.
И первым шагом к восстановлению былой могучей державы было отстранение от власти господ сопартийцев, отказавших ему (ЕМУ!) в праве войти в Верховное Управление. Мало того – утративший всякую дальновидность Чайковский и его клика решили, что они в состоянии поднять Россию с колен сами, без взаимодействия с другими, пускай даже реакционными силами. И именно такой политикой и псевдореволюционной фрондой они, с одной стороны, отшатнули от себя армию, кроме самых беспринципных офицеров, а с другой – поднося сладкий пирог «народной» власти временно сплотили вокруг себя левые антибольшевистские силы. Именно из-за этого Максимилиану Максимилиановичу пришлось подавать свою кандидатуру на выборы в Архангельскую городскую думу не от социалистического блока, а от правых – союза национального возрождения.
И вот теперь, когда Чайковский, Лихач, Дедусенко и прочая говорильня своими демаршами окончательно отпугнули от себя армию, настал момент объединить силы с Чаплиным и его присными. К сожалению, кроме армейских и части флотских офицеров у грядущего переворота сторонников не нашлось: идиоты верили, что правительство при помощи англичан скоро освободит и Петрозаводск, и Петроград, и всю Петрову державу. Умных и понимающих, которые готовы были подставить под удар себя ради спасения России, было немного – фактически только Степан Миллер, Петр и Северин Черноруцкие да часть искагорских рабочих. Инженер Петр Минейко, хотя и отличался умеренно-правыми взглядами и не боялся вслух критиковать эсерский стиль управления, от участия в перевороте отказался. Как, к сожалению, и недавно прибывшая народная героиня – Ласточка, оказавшаяся на поверку не столь уж бесстрашной обладательницей обостренного чувства справедливости, а всего лишь усталой симпатичной женщиной, хотя и неглупой.
Миллер из них был самым надежным и, случись с Филоненко чего, единственным достойным продолжателем его начинаний. Сумевший убедить Чаплина в том, что заговорщики ему не враги, а самые что ни на есть природные союзники, он весьма облегчил задачу будущего устройства Северной области. И пускай заручиться поддержкой, хотя бы и молчаливой, янки у него не вышло, сделанного и так было достаточно, чтобы Максимилиан Максимилианович назвал его своим заместителем и помощником руководителя их небольшого, всего из восемнадцати душ, отряда, что теперь шел по мокрым ночным улицам вместе с чаплиновцами.
- Степан, - укрывшийся под зонтом Филоненко выглядел немного нервным, даже кончики усов словно бы опали, - интересно услышать твое мнение: кого, кроме правительства, нам надо сегодня, м-м-м, изолировать от общества?
***
Георгий Ермолаевич такими далекими мыслями, как новоявленный союзник, не мучился. Удостоверившись благодаря барону Раушу, что англичане (Торнхилл и, значит, и генерал Пуль) негласно поддерживают их идею, он больше не стал откладывать. И вот теперь полторы сотни человек – внушительная по меркам Архангельска сила, под его началом выступили к общежитию правительства. Еще два сводных взвода под началом дес Фонтейнеса и Чарковского соответственно отделились, чтобы взять под контроль пристань и бывшее губернское присутствие. Зеленин с небольшим отрядом отбыл еще раньше – занять почтово-телеграфное отделение.
Теперь-то «розовому» правительству деваться будет некуда: те его сторонники, которые могли бы выступить против военных, отсиживаются по домам (и дождь тут, благодарение Богу, в помощь), а утром уже могут быть поставлены перед фактом. Самым слабым звеном в плане оставались казармы флотского полуэкипажа: расхристанная матросня, которой так и не смогли вернуть прежнюю дисциплину, не погнушается с оружием в руках попытаться помешать перевороту. Но людей, чтобы надежно их деблокировать, не было – да и появляться перед ними раньше времени не следовало: это могло спровоцировать моряков на выступление.
Бо-ом! Бо-ом! Сапоги гремят по дороге, разбрызгивая в разные стороны капли так, что в неровном свете одиноких фонарей кажется, что дождь идет и сверху, и снизу. Не смотря на четкие приказы вести себя потише, все равно слышатся тихие голоса господ офицеров, обсуждающие происходящее, да то тут, то там виднеются тлеющие огоньки папиросок. Неутомимый Ганжумов, не смотря на цук, снова тихонько рассказывает какую-то скабрезную байку, Лукошков мечтает после переворота зайти в баню, незнакомый молоденький прапорщик все спрашивает старших товарищей: а может ту улицу проверим, тот переулок?
Когда отряд проходил мимо Макаровских бань, мечтавший о них Лукошков разулыбался и бочком-бочком подкатил к Константину:
- Барон! А не желаете ли, после того, как сделаем наше дело, не оборудовать ли здесь плацдарм? Шампанское и девиц обещаю: такое большое дело надо и отметить с размахом!
***
Но сторонники переворота в этот час действовали не только силой оружия. Александр Порфирьевич Постников, помощник Старцева и главный исполнитель выглядящего полубезумным плана Филоненки, в сопровождении доктора Рощина вышел на темную улицу под сильный, холодный, пронзающий до костей дождь. Сразу скрывшись под зонтом, он повинился перед спутником:
- Уж извините, Николай Борисович, но зонт у меня только один, не подумал-с. Зато до экипажа недалече – вон он виднеется.
Было и вправду недалеко. Впрочем, Нику и этого небольшого пути хватило, чтобы промокнуть до нитки. Крытая повозка притулилась в небольшом проулке, практически невидимая с улицы и, когда мужчины достигли ее, доктор увидел, что она охраняется парой мокрых и усталых солдат под началом не менее промокшего, но зато несказанно более веселого подпоручика. Который, кстати, вопреки всем распоряжениям правительства, щеголял в новеньких погонах.
- Присаживайтесь, присаживайтесь, - Постников был сама любезность.
Когда Ник укрылся от дождя под крышей экипажа, его визави пригладил чуть намокшие волосы и, удобно разместившись в уголке, с улыбкой продолжил:
- Николай Борисович, не буду тянуть лямку. Вы нужны мне как врач. Хороший врач. Как вы считаете, может ли быть в здравом уме и твердой памяти человек, который сознательно, ради сохранения своей власти, углубляет и усугубляет раскол между всеми силами, которые должны действовать заодно? И да, человек этот, как сказал бы Шекспир, немощен и стар.
***
В баню Гилмор заявился в парадной форме, весь сияющий, благоухающий дорогим одеколоном. Даже непослушные рыжие волосы, часто торчащие в разные стороны, на сей раз были тщательно уложены. В начищенных сапогах, если бы дело было днем, можно было бы наблюдать безбрежное небо и солнце, с которым своей яркостью могла бы поспорить улыбка ирландца.
Аккуратный букет из семи длинных алых роз немедленно перекочевал в руки Ласточки, а над головой девушки тотчас же раскрылся черный купол зонта.
- Натали, вы, как всегда обворожительны!, - слова сопровождались изящным поклоном. – Буду счастлив насладиться русской экзотикой, но еще более – вашей компанией!
Домчали до бань быстро, на лихаче. У дверей гостей встретил лакей – слава богу, не тот хамоватый, который был днем. С поклоном приняв зонт и плащи, он препроводил посетителей в их нумера, оказавшиеся по факту достаточно чистыми и даже свежепобеленными и пообещал вскоре вернуться за заказом и заодно принести вазу для букета – сам, без лишнего напоминания!
Столик у окна, несколько глубоких кресел, небольшой бассейн и купель с ледяной водой, парная за дверцей – этим и заканчивалась обстановка дворянских нумеров. Тут явно убирались и следили и за чистотой, и за порядком – так что пригласить майора в общественную баню оказалось далеко не худшей идеей.
…Спустя какое-то время распаренный мужчина, извинившись, на некоторое время оставил свою спутницу – услышав в коридоре английскую речь, он не преминул выглянуть и, увидев кого-то знакомого, разговорился. Наташа же, оставшись одна, бросила случайный взгляд в окно и меж ажурных занавесок углядела нетипичное для ночного Архангельска зрелище – вооруженный отряд русских солдат, куда-то целеустремленно следующих.