— Марксистам, конечно, уподобляться не стоит, — заметил Чаплин, — но и преувеличивать роли Миллера я бы не стал, как и этого Филоненки. Как по мне, так Миллер просто исполнял поручение Филоненки, а Филоненко — ещё чьё-то: хорошо бы понять, чьё, — Чаплин задумался, и это дало возможность Мурузи вставить слово:
— А Филоненко — это не тот, которого где-то на фронте выпороли розгами?
— Тот самый, — подтвердил Чаплин.
— Что, правда розгами? — живо заинтересовался Ганжумов. Ему, кажется, очень любопытно было узнать про выпоротого офицера. — А что случилось?
— Я точно не знаю, — покачал головой Чаплин.
— Я, я слышал эту историю, господа, — нетерпеливо вмешался в разговор Чарковский. — Дело в том, что в бытность свою фронтовым офицером этот Филоненко приказывал без разбору пороть солдат и тем, так сказать, снискал себе репутацию самодура. А после приказа номер один солдаты, так сказать… ну вы поняли, вернули должок.
Ганжумов радостно захохотал, прихлопывая ладонью по скатерти.
— Мерзость, — с отвращением прокомментировал Чаплин.
— Однако! — фальцетом воскликнул дес Фонтейнес, криво ухмыляясь одной стороной рта, тогда как вторая мелко ходила в судорожном тике. — После такого только застрелиться.
— Ну, они ж эсеры, им, так сказать, это только на пользу пошло, — комически развёл руками Чарковский. — Так сказать, прикоснулись к жизни обожаемого ими народа.
— Прикоснулись обоими полушариями! — смеясь, добавил Ганжумов.
— А на каком фронте это было? — спросил у Чарковского важно помалкивавший до того Мурузи. Князя, кажется, история про розги не впечатлила — во всяком случае, никак не отразилась на его надменно-холодном выражении лица.
— Не могу сказать, извините, — покачал тот головой. — Я, во всяком случае, свидетелем сему не был, так что за что купил, за то и продаю.
— Сплетня неприятная, конечно, — подумав, сказал Чаплин, — но всё-таки только сплетня. Хотя я, в общем, понимаю, почему Филоненко послал к нам этого Миллера вместо того, чтобы прийти лично. Однако, господа, он всё-таки как-никак оказал нам сегодня услугу, поэтому давайте хотя бы за это воздадим ему должное.
— Я могу ивняка нарвать, — невинно предложил Ганжумов, но, столкнувшись с серьёзным взглядом Чаплина, понял, что более шутить он на эту тему не намерен.
— Можете не уважать Филоненку и не подавать ему руки, — не удостоив реплики Ганжумова ответом, продолжил Чаплин, — но он ещё может быть нам полезен, поэтому так уж в лицо не попрекайте его этим постыдным фактом, если встретите. Да, впрочем, я не думаю, что он сейчас будет гореть желаньем нам надоедать, как и его приятель Миллер. Так что, барон, не беспокойтесь по поводу Миллера — если он сюда заявится, мы с ним как-нибудь сами разберёмся. А лучше вы скажите вот что — вы ведь сегодня ночью не спали?
Рауш подтвердил, что нет, не спал.
— Вот, — кивнул Чаплин, — поэтому у меня к вам есть более важное поручение, чем гоняться за Миллером. Отправляйтесь-ка к себе домой да выспитесь как следует. Вечером вы мне будете нужны свежий и бодрый, а не валящийся с ног. Рук тут у меня хватает, вы мне пока не нужны. В восемь вечера я жду вас здесь, а пока набирайтесь сил. Нас ждут великие дела, барон! — и на последних словах обычно сдержанный и неэмоциональный Чаплин пристукнул кулаком о ладонь, и Рауш увидел, как в глазах командира сверкнуло нетерпение.