- В чем я обвинен, - смакуя фразу, процитировал офицер и коротко засмеялся. Ответом ему послужило басовитое гоготание подручных мордоворотов и тоненькое подбрехивание секретаря. - В чем я обвинен, - повторил тюремщик, - как минимум в том, что вызвал интерес политического следственного отделения при сем, - он широким жестом обвел свои хоромы, - богоугодном заведении. – То есть этим вопросом ты намекаешь, что невиновен и тебя не за что брать. Верно? То есть ты, господин Рощин, или вернее сказать товарищ какой-нибудь Абрамсон, прямо сейчас и мне выражаешь сомнения в способностях разведки нашего народоизбранного, союзниками поддержанного Верховного управления Северной области? Как минимум уже это преступление – малодушие в то время, когда каждый должен быть свято уверен в нашей победе. А раз ты не веришь в нас, - назидательно поднял палец гуранистый тюремщик, - то веришь в них, - палец указал на пол. А значит, придется тебя...
- Иван Филиппович, - очень деликатным тоном перебил говорившего унтер, - Гумберт* может прибыть с обходом. И будет как в тот раз. Я бы не хотел, чтобы нас отчитывали за то, что мы делаем работу правильно и не боимся испачкать руки.
- Хм, и то верно, - Судаков отхлебнул чайку и поскреб чистый до синевы подбородок. – Ну ладно. Так, ты, дерьмо, узнал о заговоре против правительства и никому об этом не сообщил. Ты не побежал к офицерью – а значит ты не с ними. Вывод? Вывод прост, но до него только старина Судаков и додумался, потому что остальные все в бирюльки играют! Ты – большевистский агент!, - он лучезарно улыбнулся. - И у англичан тебя взяли, потому что хотел их смутить и внести разлад. Ведь кому это выгодно? Вам, мразям! Убить тебя за такое мало! Ну да успеется.
Подожди, после! - окрик тюремщика запоздал, и Ник успел получить болезненный тычок под ребра. После приказа палач, судя по звукам, отошел к окну и закурил. - В карцер его.
- В общий к политическим, - переспросил унтер, - или к уголовным? Пускай они ему, хе-хе, хризантему оборвут.
- Пока рано, - говоря о деле, Судаков утратил насмешливый тон, и в голосе появились властные, лязгающие нотки, - сначала пускай потомится. Выкинь всех из третьей в общую, а его туда, в одиночестве. А как Гумберт уйдет а этот пораздумывает, снова ко мне. Часам к пяти.
- Так точно. Ну что, мил человек, - унтер подошел к Нику и поднял ему лицо за подбородок, - пошли прогуляемся в твой новый будуар?