Путь от телеграфной конторы до кафе "Париж", где располагался чаплинский штаб, был коротким. Слишком даже коротким, как показалось Раушу. Он предпочел бы прогуляться еще немного и получше обдумать итоги последних нескольких часов. Ведь хотя проблема с приказом и была разрешена, вмешательство Торнхилла сделало ситуацию... сложнее. Только сегодня утром капитан Чаплин говорил о том, что эсеров "надо кончать", о перевороте фактически. В этом его было готово поддержать если не все, то почти все офицерство Области. Был готов всецело поддержать его Рауш. Хотелось совершить то, что не получилось у Корнилова, в "мятеже" которого Рауш едва не принял участие. Новости о готовящемся выступление дошли до конногвардейского полка слишком поздно и, хотя многие офицеры (в числе которых был и Рауш фон Траубенберг) всерьез намеревались к нему присоединиться и увести за собой часть низших чинов, сразу же следом пришли вести о провале восстания. В результате никто из конногвардейцев так и не успел ничего предпринять, но и не скомпрометировал себя перед новой властью. Остался только мерзкое чувство беспомощности и обреченности, которое не покидало Рауша до самого его тайного отбытия в Архангельск.
Теперь неприятное чувство deja vu вызывала у Рауша ситуация с приказом Чайковского. Утром этот приказ виделся ему не только угрозой, но и великолепной возможностью. Возможностью продемонстрировать всю вредоносность и одержимость сиюминутными политическими интересами правительства Чайковского союзникам и оправдать в их глазах любые против него выступления. Но теперь союзники знали. А правительство Чайковского, проявив такое нетипичное для социалистов благоразумие, от своих разрушительных намерений отказалось. И не было больше благообразного повода для его свержения. Возможность была упущена и оставалось лишь надеяться на то, что союзников удастся убедить в необходимости перемен прямо, без всяких уловок и изящного casus belli.
Впрочем, разве не это планировал Георгий Ермолаевич утром, еще до того, как на пороге "Парижа" появился Степан Миллер? Такой путь был более рискованным, но и более, пожалуй, честным.
Об этом думал Рауш, когда швейцар распахнул перед ним двери "Парижа". Барон вошел внутрь, привычно поздоровавшись с прислугой и оставив верхнюю одежду в гардеробе. Прошествовал к столу, который обыкновенно занимал Чаплин, и поздоровался с собравшимися офицерами.
- Георгий Ермолаевич, относительно вашей просьбы... - он сделал паузу, давая старшему офицеру возможность отойти для дальнейшего разговора в сторону или позволить говорить в присутствии остальных.