Вацлавс начал немножечко так уставать. Шинель стала какой-то тяжелой, да еще и преющей этой шерстью, с которой испаряется влага, а из-под фуражки уже начали скатываться капельки не дождя, но пота. Поэтому для себя остановку головного дозора он принял с некой радостью, хотя и знал, что надо идти, идти и идти.
Махнул рукой и спокойным, достаточно тихим для безмолвного леса, но достаточно слышным для колонны голосом остановил движение, но все перлись, как волы по полю. Пока все разбирались, как и почему встали, Фрайденфельдс уже дошел до разведчиков, взиравших на это убежище, лежа в траве.
Казалось, что это действительно какое-то убежище. От войны ли, а то и вовсе от людей? Еще и речка рядом, как только Вацлавс ее увидел, то сразу почуял прохладу, хотя это была не Даугава и даже не Вологда, чтобы так далеко разносился прохладный воздух, который бывает на берегу любой реки. Ну а местные... А что местные? А вот что:
– Сам-то понял, чего сказал? – в осуждающем голосе взводного послышалась даже нотка оскорбленности, хотя Фрайденфельдс никогда не был оголтелым националистом. – Латыши бы так не развалились. Да и что тут вообще солдатам делать? От гарнизонов далеко. Охранять тут нечего. Да и выряжены они как попало. Местные, скорее, какие-нибудь лесорубы или работяги беглые, хозяйство явно не их, даже вон рожь не собрали. Может, и дезертиры. Только голоса... Какие-то они не наши, понимаешь? Тягучие. Как, не знаю... китайцы какие-то, что ли. Так. Что делать, что делать... На пушку брать не зачем. Блин, тебе идти нельзя. Мало ли, какая там контра, увидят, что матрос, кончат без второго слова. Землинскис! Так... Тьфу, да твою нерусскую рожу сразу прочитают. Так, Имантс. Пулемет собрать. Развернуть отряд цепью, пулемет в середине. Выполняй. Слышь, комиссар. Ты-ка сними кобуру и ленты, только пистолет оставь. На еще Кольт мой, на всякий. – взводный достал и отстегнул с кольца пистолет. Потом снял с себя шинель. – Шинелку мою накинь, и фуражку. Пойдешь, так и так, мол, бежал с бою и заплутал, дорогу бы подсказать. Ну или что-то такое, сообразишь. Если все хорошо, кликнешь нас или меня, если плохо, то тогда падай сразу в траву и тикай, мы уж им отсюда врежем. Как-то так.
Последние несколько предложений Фрайденфельдс говорил возбужденно, только что лихорадочно все выдумывая. Взглянул опять с какой-то долей надежды в глазах:
– Сможешь?