- Так может его и отправить на фронт? - между делом предложил Миллер на замечание о талантах Чаплина, - Если там от него будет больше пользы.
Возможно, Маслов был прав насчет того, что Георгий Ермолаевич слишком военный человек для занимаемой должности, но в то же время с каждой минутой разговора Степану все очевиднее было, что сам Сергей Семенович был слишком политиком уже для должности своей. Становилось понятно, за что именно военные так терпеть не могут руководителя отделом и, положа руку на сердце, эсер не мог их целиком винить в этом. Ведомство было отдельной монадой макрокосма всей области, где сошлись лбами политики и военные. У каждой стороны была своя правда, на которой они готовы были стоять до конца. Маслова с Федоровым можно было понять, они говорили вещи правильные, и про мнение генералов о себе, и про нужды армии, и про пьянство штабских. Вот уж за одно это Миллеру хотелось выпнуть Чаплина вон из города. Несмотря на сочувствие, которое Степан испытывал к возможным причинам этого разгульного веселья офицеров, одобрить его эсер никак не мог. И сейчас, в разговоре с товарищами, он четко осознал, что если и готов закрыть глаза на другие недостатки штаба северной армии, то только не на это вот поведение. Мысль была не самой приятной, Степан устыдил себя за ханжество и мещанство - будто бы сам он был святым отшельником, никогда не пившего и капли алкоголя! Но и до потери человеческого облика Миллер никогда не напивался, особенно при исполнении или в форме.
Правда только и у офицеров была понятная позиция. Они хотели воевать и требовали от отдела помощи в том виде, в которому привыкли ее получать. Они вовсе не хотели слышать про тонкости отношений между своенравными генералами, про необходимость каждую поставку согласовывать с союзниками, о том, что, наконец, неосторожно сказанное слово может быть использовано большевиками. Уж что-что, а малевать агитки они умели мастерски. От столкновения этих по-своему правых и столь же одновременно неправых лбов город потихоньку начинал трещать, да так, что рисковал расколоть всю область.
Или это только казалось так Степану от перевозбуждения и он слишком уж сгущал краски? Такого насыщенного дня у него не было... Нет, не со спешного побега из Петрограда, когда ему пришлось холодным утром спешно оставлять неотапливаемую квартиру на третьем этаже доходного дома, которую ему за бесценок сдавал сердобольный хозяин, рассчитывавший что дружбой с важными людьми он оградит себя от возможных бед. Не с теми, стало быть, решил подружиться... Последний раз такое было в Ярославле, где Степан оказался в июне и участвовал в подготовке восстания. Захват города был делом первой важности, так как открывал дорогу на Москву и, к тому же, ущерб от потери штаба округа для РККА должен был быть колоссальным, и к восстанию готовились в какой-то горячке, когда казалось, что вот сейчас нужно поднажать, вот сейчас нужно немного потерпеть, а потом все наладится, будто бы к захвату готовился не Ярославль, а Москва или Петроград. В какой-то момент Миллер поймал себя на том, что не спал четверо суток к ряду, но потом не мог точно вспомнить, правда это была или ему только показалось что прошло столько времени из-за обилия событий.
Из этого хаоса Степана телеграммой выдернул Максимилиан Максимилианович, вызвавший старого товарища на север. Как оказалось, Филоненко, скорее всего, спас Миллеру жизнь - каждый второй, кто участвовал в восстании, был убит либо в ходе боев, либо в развернувшемся после поражения Перхурова терроре. Удивительнее всего было даже не чудесное спасение, а то, что уже тут, в Архангельске, эсер узнал, что в июне буквально на неделю разминулся с Мартюшиным, который тем месяцев занимался в Ярославле схожими делами. Они со Степаном, должно быть, ходили на пересекающихся улицах, но так ни разу и не повидались, что очень красноречиво говорило о степени организации восстания, точнее, о ее полном отсутствии.
- Да что уж, - улыбнулся Миллер на аккуратные слова о Филоненко, - Не стесняйтесь, все понимаю, как раз от того, что приятельствуем. Амбиции у Максимилиана Максимилиановича всегда были выше него самого, это правда. Но ведь и человек он неплохой при этом всем, надежный, а сидит без дела. Если, конечно, его не изберут, тогда другой разговор.