Кофе в чашке Филоненко на холодном сентябрьском ветру почти остыл, но это мужчине было не важно. Ритмично постукивая зонтом по полу, он внимательно слушал Наташеньку. Его чуть прищуренные темно-карие, глубокие глаза неотрывно следили за девушкой, словно два пулемета за жертвой, хотя и не спешили открывать огонь. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что молодой представительный мужчина любуется своей воздушной, легкой собеседницей, но Симонова понимала, что сейчас она в первую очередь интересует Максимилиана Максимилиановича как товарищ по партии, а не красивая девушка, хотя в начале разговора эсер явно старался соблюсти баланс между женским и партийным началом собеседника.
Судя по побелевшим костяшкам лежащих на зонте пальцев, но зарождающемуся пламени в глазах, по паре раз нервно дрогнувшему уголку губ, Филоненко явно не рассчитывал на такой ответ. Его натура, не менее горячая, чем у авиатриссы, требовала выхода чувств и эмоций – руганью ли, громким возмущением – неясно. Но, к чести мужчины, он нашел в себе силы сдержаться: только на несвоевременно подошедшего лакея по-львиному рыкнул «Пшел вон!», и тот, криво поклонившись, спешно ретировался.
Крылья красивого носа трепетали, дыханье было чуть прерывистым, а за стеклом глаз можно было углядеть пожар бушующих страстей: адово пламя, способное сжигать все на своем пути, словно таежный пожар. Такие люди умеют поджигать свое трепетное сердце, красным словом и змеиной хитростью вести за собой других. Но в пламени этом не было той густо-черной искорки безумия, столь свойственного для тех, кто готов за идею не только убить, но сам умереть.
Тем не менее, несмотря на чуть дрогнувший тон, Максимилиан остался в рамках приличий, хотя в голосе его и прорезались некоторые нотки гордыни, приправленные медовой тягучестью.
- Товарищ Симонова, ваш выбор во многом понятен. Вы много сделали для общего дела, и никто не может вас упрекнуть в желании чуть отдохнуть. Тем более ситуация нынче не столь проста, как прежде, и сделать правильный выбор куда сложнее, когда кажется, что по обе стороны баррикад могут быть товарищи и друзья. Осторожность похвальная черта, как и умение мыслить. Но мне вспомнился один старый кавказский тост, если позволите: Бог дал нам время убивать врагов и время заводить друзей, время пить молодое вино и время любить прекрасных женщин, время совершать глупости и время их исправлять… А еще он дал нам время остановиться и подумать – зачем мы все это делаем? Так выпьем же за то, чтобы он забрал его обратно!
Признаться, в этом разговоре я ожидал услышать другое, но мы понимаем и принимаем вашу позицию. Для нас Наталья Симонова навсегда останется Ласточкой Революции, мерилом сознательности и жертвенности, - в этом «Мы» Филоненко было столь много горячего, бурного «Я», что можно было и не задумываться, кого он сейчас имел ввиду, - Знайте, что бы вы не решили, вы всегда можете попросить у меня руку помощи и получить ее, если эта рука и голова будут на месте.
А пока что спрячьте кошелек: я вас сюда позвал по делу, а значит и счет будет моим. И не возражайте: я не Лихач и не Марюшин, и продолжаю оставаться в чем-то старорежимным. И, конечно же, это будет не последняя наша встреча: вы слишком интересный собеседник, чтобы так просто вами разбрасываться. А пока что я продолжу играть в наши игры ради того, чтобы чистоплюйство некоторых товарищей не стало нам всем домовиной.
…На улице моросил мелкий дождик, распрощавшийся Филоненко прыгнул в пролетку и умчал куда-то, еще раз попрощавшись, за спиной в кафешке что-то тренькнуло и послышался басовитый голос неизвестного, видимо, повара, ругающего на чем свет стоит власть, не способную удержать в руках даже «ляктричество», что говорить о городе. Чуть дальше, у общежития правительства, можно было заметить солдат, оттирающих большие белые буквы «БЛЮ». И вряд ли это кто-то признавался в любви к власти столь оригинальным способом.