Раушу доводилось когда-то в детстве бывать в домах министров, графа Ламсдорфа, ведавшего иностранными делами, и Дмитрия Николаевича Набокова, бывшего генерал-прокурора и министра юстиции. Он понимал прекрасно, что ждать здесь и сейчас чего-то подобного тем старым министерским гнездам не стоит, но все же был слегка удивлен тем, что правительственное общежитие окажется действительно всего лишь общежитием, пусть и достаточно хорошо обустроенным. Можно было сказать, что члены ВУСО обитали здесь в неком подобие коммуны из числа тех, что господин Чайковский строил когда-то в Америке.
Особенно Рауша позабавили маленькие объявления на стене. Удивительная, действительно, мелочность, которую никак не ждешь от господ министров, но вместе с тем и весьма занимательное чтиво. Уже здесь проглядывался существующий в ВУСО политический спектр: от "товарищей" Лихача, призывавшего вернуть ему книгу, до "коллег" Чайковского, которые так нечистоплотно пользовались ванной. К "товарищам" взывали стало быть левые, а к "коллегам" те, кто здесь проходил за правых. Возможно, где-то еще затесался один барин, если не по политическим воззрениям, то хотя бы по бытовым привычкам... Презабавно это было: послание Чайковского служило, конечно, цели самой тривиальной, но вот выбор слов, а именно то, что он укорял своих коллег-министров в барстве и привычке к слугам так и сквозило каким-то удивительным мещанством, совершенно неуместным для людей их положения. Отсутствие слуг у министра есть очевидный признак бедственности положения его правительства, с которым можно мириться в тяжелые времена, но которым гордиться, кажется, решительно невозможно. Удивительно, но Николай Васильевич Чайковский преподносил эту свою нищету как явление совершенно нормальное.
Отвлек Рауша от изучения деталей министерской жизни вошедший в комнату капитан Узкий. Константин улыбнулся и отдал честь, но сам с неудовольствием отметил отсутствие у Узкого погон на плечах. Что заставило их исчезнуть? Это Маслов надавил на капитана и заставил его от них избавиться? Возможно. Константин сам к подобному относился весьма серьезно (кто-то назвал бы это юношеским романтизмом), однако понимал, что некоторые придают куда меньшее значение внешним атрибутам своих убеждения - Узкий мог просто избавиться от погон, чтобы не тратить время на препирательства с новым начальством. А мог капитан Узкий и в чем-то изменить убеждения собственные, поддаться на риторику сладкоголосого Чайковского о новых порядках, например. Это тоже было вполне возможно. А значит Рауш, который пришел сюда рассчитывая на помощь Узкого, уже не был уверен, что может ему доверять.
Это было ужасно. Рауш мог без всякого труда выдавать себя за другого и клясться в верности РСДРП с маленькой "б" перед чекистом, которому в следующий же миг был готов всадить нож в горло. Мог говорить полуправды эсеру-телеграфисту, на столе которого стояла рамочка с красной тряпицей. Но не мог, никак не мог врать старшему офицеру и георгиевскому кавалеру. Это было совершенно немыслимо, противно всему естеству Рауша фон Траубенберга. Все еще можно было отступить, обратиться к Узкому по какой-то мелочной проблеме сейчас, оставить его и искать другой путь к приказу Чайковского. Но сначала надо было понять, что изменилось в капитане и изменилось ли. Даже если получится достать приказ, информация о лояльности Узкого будет весьма и весьма важна. А потому Рауш закинул удочку:
- Прямо вот часового отвлек? - с улыбкой приподнял брови Рауш - Настоящий летучий отряд у них, методы БО и все такое. Или БО было только у эсеров? Не суть, давайте только надеяться, что наши террористы и в будущем ограничатся лишь изобразительным искусством. В благодарность хотя бы за гуманное к ним отношение. Вы же гуманно с пленными воинами кисти и краски обращаетесь? - Рауш тут взглянул туда, где у Узкого должны были быть погоны ,и поднес руку к погонам собственным, указывая на них, и словно в шутку спросил: - А вы, я погляжу, тоже стали жертвой революционного террора, да?