— Так точно, господин ротмистр, споймали, — ухмыльнувшись, ответил один из солдат, оторвавшись от работы. — Господин капитан его пока в дом отвели.
Рауш прошёл во двор, а оттуда через парадный вход и маленькие тёмные сенца, никем не останавливаемый, зашёл в правительственное общежитие. Он здесь ещё ни разу не бывал и сейчас с любопытством осматривал это место: в общем, дом немного чем отличался от обычного жилища богатого и образованного купца первой гильдии. Прошёл через столовую, миновал какие-то закрытые комнаты — жаль, что без табличек на дверях, а было бы любопытно знать, что вот в этой комнате изволит почивать Маслов, вот тут Мартюшин, а вот тут сам Чайковский, — вышёл в пустую, темноватую в сером свете дождливого дня гостиную с полосатыми обоями, фотографиями в овальных рамочках по стенкам, камином с малахитовой отделкой. На столиках газеты, пустые пепельницы, забытая кем-то книжка на диване — «Госпожа Бовари». На стене, приметил Рауш, было что-то вроде доски объявлений — приколотые булавками клочки бумаги. Пригляделся, разбирая чужие почерки, высматривая что-нибудь важное: нет, ничего такого, только объявления вроде «Товарищи! Кто взял из библиотеки "Мелк. кредит" Чупрова и Уэбба о кооп. движ. в Великобритании, пожалуйста, верните в библиотеку или сразу Лихачу! Очень надо для работы!!!» или «Коллеги! Среди нас завёлся то ли большевик, то ли барин, привыкший, чтобы за ним убирали слуги. Кто-то очень нечистоплотно пользуется ванной, оставляя после себя волосы на стенках и в стоке. Видит Бог, это не та беседа, которую я хочу проводить с каждым из вас, поэтому просто оставляю эту записку здесь и надеюсь, что виновник прочитает и сделает выводы. Давайте уважать друг друга! Ч.»
— А, барон! — оторвало Рауша от чтения записок приветствие. Рауш обернулся и увидел, как в гостиную вслед за ним вошёл комендант Архангельска — тридцатичетырёхлетний долговязый, часто сутулящийся Александр Ильич Узкий — в противоположность своей фамилии с широким чухонским лицом со светлыми редкими усиками и россыпью родинок, выделяющихся на белой, почти бледной коже. Раушу сразу бросилось в глаза, неприятно резануло — Узкий был без погон. На должности коменданта города он был всего третий день, а до того регулярно бывал завсегдатаем офицерских пирушек чаплинского штаба, ещё не в «Париже» тогда, в других местах. Тогда-то он, конечно, как и все, носил погоны, фрондируя, а сейчас вот снял: Рауш не видал его после назначения на новую должность и не знал, что Узкий вот так вот просто расстался со знаком офицерской чести. Узкий, кажется, догадался, что Рауш смотрит на темноватые пятна, оставшиеся на выгоревшем кителе на месте погон, и поспешил перевести разговор в другое русло. — А, тоже любопытствуете? — со смехом показал он на доску. — Удивительное чтиво, конечно. Про волосы читали? Это ещё что, тут про ёршик было объявление Чайковского, только уже сняли. Удивительно, конечно. Какая мелочность! — Узкий покачал головой.
Рауш спросил про вандала.
— А, этот? — усмехнулся Узкий. — Честно скажу, барон, такого тупицы я давно не встречал. Спрашиваю: ну ладно, решил ты на стене надпись оставить, часового твой приятель отвлёк, хорошо. Но зачем ты средь бела дня-то полез? Молчит. Как рыба глазами водит из стороны в сторону, — Узкий комично показал, как, — и молчит. Профсоюзники подослали, к гадалке не ходи, они на Чайковского давно зуб точат, слишком правый он для этих эсдеков недорезанных.