Гостеприимные «хозяева»-французы провели взвод до соседней деревни Малые Озерки. Хотя почему она считалась соседней – странно: из домов одной днем невооруженным глазом можно было рассмотреть, что делают соседушки в другой. Союзнички, видимо, опасались атаки: иначе зачем им пулемет на колоколенке, хотя любому стрелку было понятно, что раз русские отступили, то точно не сунутся, а если и заявятся, то не с тыла, до которого им добираться длинным путем вкруг озера!
Пока Уиллем беседовал с французским капитаном, его подчиненные, немного нервничающие от рассказов французов о большевистских пособниках на станции, принудительно переселили жителей нескольких домов к соседям, сами уютно расположившись в их темненьких, дымных жилищах. Даже второе отделение изменило своим привычкам – найдя чистый и опрятный домик какого-то местного чиновника, они предпочли его ночевке в палатках. Хозяину, счастливому владельцу трех дочек лет пятнадцати-шестнадцати, даже предлагали остаться, но он с семейством бежал сам.
К приход командира разместили и пленников – в подвале при церкви, вырытом зачем-то отдельно. Странные они все-таки, эти русские! А те и рады были: высыпавшая на темные улицы деревенская толпа, узнав, что ведут красных, оплевала их всех, обругала, а паре неудачников даже досталось кулаком под ребра. Зато и без того ведшие себя спокойно большевики сразу стали тише воды и ниже травы, покорно исполняя любые английские команды.
Не обошлось, правда, и без проблемы – какой-то высокий и полный негоциант, чуть ли не приплясывая от радости, умолял на ломаном английском о встрече с командиром и просил стать гарнизоном в его заводике. Но фмакНамара, быстро взявший торговца в оборот, объяснил, что командир придет усталый, всех местных, кто будет ему мешать, сначала расстреляет, а потом спросит, зачем пришли. Так что или утром, или, если уважаемый торговец желает испытать удачу, пускай остается. Лысый почему-то не пожелал и предпочел раствориться под смешки из толпы.
Для Уиллема солдаты сберегли отдельную izba, почти похожую на нормальный дом, где до этого проживал местный деревенский голова – даже с белыми кружевными зановесочками и маленькой библиотекой. Крестьянин или кто он там был по профессии сам предложил офицеру разместиться у него на втором этаже, а он с семьей и британской командной секцией из пяти человек готов ютиться на первом и помогать, при необходимости, охранять покой офицера.
…Когда Уиллем уже уснул, к нему в комнату пробралась тихо белая тень и нависла над офицером. Аккуратно потормошив англичанина за плечо, тень замерла в ленном свете, давая возможность рассмотреть простоватое курносое личико в окружении пышных темных волос, белую просвечивающую в серебристых лучах рубаху и весьма аппетитные женские формы – настоящие горянские, как любил повторять все тот же ценитель МакНамара, противопоставляя их городским и равнинным доскам. Очень похожая на одну из дочерей местного сельского головы тень, убедившись в том, что Поллок проснулся, стянула медленно рубаху, обнажив остренькую ключицу и покатое белое плечо. Дальше она не продолжила, также молча смотря на Уиллема чуть раскосыми глазами, в которых застыл немой вопрос без капли страха.
***
Французы, напротив, предпочли жить под одной крышей с местными и не столь большими отрядами. Да и с караульной службой, не в последнюю очередь за счет количества, им было проще – не смотря на то, что Обозерская была поболе своей соседки. Но у них была другая проблема – вернее, повод для недовольства: англичане. Весть о том, что на взвод англичан полагается снаряжения на две роты, со скоростью лесного пожара облетела всех солдат, порождая вполне большевистские мысли – отнять и поделить. До практической реализации этого, впрочем, дело не доходило. Пока что.
Немалым подспорьем стало и два десятка местных добровольцев. Разбившись на пары под командованием французского солдата, они в две смены были готовы охранять родную станцию от большевистских орд. Ну а защита путей и моста, конечно же, как самых опасных направлений, легла на плечи людей Мишле. Пока не стало совсем темно, они вырыли даже на южном направлении несколько стрелковых ячеек и оборудовали пулеметное гнездо, после чего решили, что уж на первую ночь обороны хватит. Жаль, замаскированные секреты подготовить не успели, но уж чем богаты, тем и рады.
Но если сон Поллока прервался приятной действительностью, то сон Мишле – полезной. Разбудивший капитана ординарец доложил, что прибыли курьеры, отправленные вверх по дороге с докладом. Путь они прошли куда больший, чем англичане, да и задержались, ожидая информации из Архангельска.
Суть их рапорта сводилась к нескольким тезисам. Раненый отдан в передовой лазарет и его жизнь вне опасности. Послан в подкрепление ближайший британский отряд, командир которого примет командование и над станцией, и над французами – с опозданием пришла новость. Драпанувшие из-под Oboserska англичане поставили новый рекорд бега, за сутки умудрившись пройти почти восемьдесят миль (130 километров!), прежде чем их смогли остановить.
И, наконец, как венец всего, командование высылает в подкрепление целый полнокровный батальон! Правда только прибывший и не знакомый с местными реалиями. К тому же американцев. И вообще без боевого опыта. И еще, говорят, сплошь городских, незнакомых совершенно с лесами и деревнями. Да еще вроде с хромающей дисциплиной. Такие дела. И, главное, через пару дней все это богатство будет здесь, в его, Эжена, Oboserska.
Оставалось решить, как воспользоваться этой информацией и что делать, а то создавалось такое ощущение, что британцы из штаба совершенно не представляли себе ни ситуации, ни потребной численности войск, ни кто вообще имелся на фронтах, распределяя части абсолютно хаотично. Их смешивали, сводили в один отряд разные национальности, все больше дробили отдельные подразделения – но зато каждым отрядом в сто штыков командовал английский майор или лейтенант-полковник; и хорошо, если раньше он был капитаном, а не первым лейтенантом.