Бойцы рассредоточились, залегли. Настороженно, хищно поводят винтовками из-стороны в сторону, приглядываются, прислушиваются: Бог весть с какой стороны прилетит свинцовая смерть. И хотя пока все тихо, и слышен лишь шорох леса, гарантий никто не даст, что на противоположной стороне дороги также в кочки не вжимается противник, ожидая, что красноармейцы первыми дадут слабину.
А пока солдаты готовятся к перестрелке, товарищи командиры изучают свой нечаянный трофей. Обычная козья ножка, почти скуренная. Раскрутили – и на ладонь высыпалась дешевая прелая махра. Нет, это точно не англичане. Но, может, их прихвостни? На газете видны большие буквы «…тия Олон…», а ниже – поменьше «…густа 1918», «ных комисса…», «…ство отка…». Бумага желтенькая, дешевая, буквы немного расплываются.
К Мухину подполз обнаруживший окурок разведчик. Рябой, лопоухий, с простоватым лицом и носом картошкой солдат (Саша Расческин, как вспомнил Мухин) напоминал только вчера оторванного от сохи крестьянина, но дело свое знал туго. Не поднимая головы от земли, от негромко доложился:
- Командир, комиссар, докладываю. Окурок был на палом листике, не на траве и чутка приподнят над землей – мог сильно не промокнуть. Это его не положили – скорее проходящий мимо бросил. Но ему точно не больше двух часов. Неподалеку следы – наши армейские сапоги. Один приметный, с какими-то веревочными следами. В подошве нескольких болтов не хватает. Всего, я предполагаю, не более полувзвода. Прикажете провести разведку дороги в обе стороны на сто пятьдесят метров?
Вот этот-то «веревочный» след и стал зацепкой. Вацлавс, привыкший смотреть и запоминать, видел, как один из рязанцев перевязывал сапог бечевкой, жалуясь, как не вовремя тот прохудился, и мечтал найти покойничка с подходящими ногами. Это, конечно, могло ничего и не значить – мало ли людей в прохудившейся обуви ходит, но почему бы и нет?
Тем более, будь это англичане (а комгар Филиппов говорил, что архангелогородцы не идут умирать за белых, только офицерье), они бы давно причесали подлесок из пулеметов – благо этого дела у них было навалом, и патронов они не жалели. Тем более что солдаты так и не смогли занять позиции беззвучно: то ветка хрустнет, то кто-то тихо возмутится, что сосед ему грязь в лицо бросает, то лязгнет винтовка о камень. Да и разведчик, осмотревший дорогу, наверняка бы был замечен, хотя он и делал все аккуратно.
Раздался тихий шорох, в тишине прозвучавший набатом. Все замолчали. Черные зевы винтовок уставились на противоположный «берег». Секунда, другая тянутся бесконечными. Снова шорох, какой-то фырк, и под низкими ветками куста показывается черный носик и рыжая шерстка. Темные глаза-бусинки быстро лисицы осмотрели дорогу, после чего зверь сморщился, снова фыркнул и замер.
Все облегченно выдохнули, послышались тихие смешки: «Сказ о том, как лисица красноармейцев напугала», «Если зверь там, то людей там нет», «Я уж думал ща стрелять будуть», «Хорошо хоть не медведь». Лиса, недовольная шумом, порснула обратно в кусты, и почти все взгляды мало-помалу сместились в сторону импровизированного штаба.