Для того, чтобы понять плюсы революции, не требовалось глубоких знаний и понимания, как изменилась человеческая жизнь. Достаточно было посетить присутственные места до и после февраля, чтобы воочию убедиться, какого страшного, неповоротливого, тугодумного монстра отправил в прошлое февраль. И вдвойне обидно было то, что при Чайковском в бюрократический аппарат вернулись успешно, казалось бы, истребленные бюрократические порядки, вся эта канцелярщина и тупая леность.
Степану Яковлевичу вдвойне должно было быть досадно от того, что с Масловым-то он был знаком, но попасть к управляющему военным отделом и отделом земледелия можно было только через непрошибаемых работников пера и бумаги, этих колдунов со страшным проклятием «Приходите завтра», пугающими словами «Это не в моей компетенции, пойдите к…» рисующие на поверку оказывающийся замкнутым круг. И ни пересилить, ни разорвать его не было никакой мочи. Говорили, что нынешний управляющий канцелярии Правительства, Александр Васильевич Акимов, молодой человек, которому еще и тридцати не было, служил до революции по ведомству Министерства Двора, и порядки с собой принес соответствующие.
Господин Миллер не обладал ни большим чином, ни широкой известностью, ни общеизвестными связями, и ему пришлось просить встречи с управляющим в общем порядке. Скучающая блеклая девица прибалтийской наружности явно больше внимания уделяла чаю и изящному подстаканнику, чем посетителю, но была готова записать Степана Яковлевича на прием… через неделю, что посетителя не устраивало. Пришедшая ей на помощь склочная грымза в домашней вязанной жилеточке напустилась на Миллера с сакраментальными словами «ходють тут!», но и ее эскапада не принесла успеха.
Эсер был вежлив, корректен и неумолим, и канцелярские крысы наконец сдались и пропустили его в святая святых – кабинет начальника. Аристократического вида мужчина даже не соизволил поначалу даже от журнала оторваться, надеясь, видимо, что визитер ошибся дверью. Поняв, что этт не поможет, он в видом глубоко усталого человека выслушал вопрос и, вместо того, чтобы помочь, отправил Миллера на второй этаж, в канцелярию отдела земледелия, аргументировав это тем, что Степан э-э-э, Иванович не является военнослужащим.
В канцелярии отдела земледелия началось все по-новой, с разницей в том лишь, что народа тут было поменьше, а беспорядочной беготни с бумагами – побольше. Седеющий агроном с лысоватым черепом с редкими волосиками на висках долго допытывался, кто пришел, почему такая срочность, каков вопрос и настолько ли он не терпит отлагательств, как считает ходатайствующий о встрече с Самим. От всех ответов и доводов он прятался за широким, полным бумаг столом словно за бруствером, и ни в какую не хотел идти на попятный. Такого бы в окоп и за пулемет – и никто бы не прошел. Даже свои.
Спасение пришло свыше. Буквально. В канцелярию со второго этажа спустился Михаил Михайлович Федоров, старый народник и товарищ управляющих отделом земледелия и отделом народного образования. Хотя он со Степаном Яковлевичем и не был тесно знаком, но представлены они были, и цепкая память опытного революционера мигом сообщила, кто перед ним. Цитадель канцелярщины пала, и завершился бюрократический вальсок от одного чинуши к другому. Федоров самолично подписал пропуск и довел Степана до кабинета Маслова.
Революционерам пришлось посторониться, когда из двери вылетел красный от гнева мужчина с шевронами полковника на рукаве. От офицера чуть ли не пар шел, и он, злобно зыркнув на штатских, поспешил вниз по лестнице, грохоча сапогами как гвардейский конь и чуть ли не выбивая из ступеней искры. Федоров беззвучно рассмеялся, шевеля пышными усами, и толкнул дверь:
- Сергей! К тебе Степан Миллер по делу!
Из кабинета раздалось:
- Ну хоть кто-то нормальный! Миша, Степан, заходите!
В тесноватом и темноватом кабинете, где расположился хозяин двух отделов, помимо Маслова был еще один человек: старый даже на вид, словно заставший Шипку и Плевну полковник, который, подслеповато щурась, вносил карандашом правки в какой-то документ. Открытая форточка помогала плохо, и фигура управляющего чуть ли не тонула в клубах сигарного дыма. В отличие от стола полковника, Маслов, сразу видно, себя изучением бумаг не утруждал: стол был почти пуст.