Да уж, настоящие эмоции сработали выше искусственного давления. Как кричал фельдфебель Захаров в учебке: "С вами по хорошему нельзя – вы охреневать начинаете". Хотя, впрочем, в душе все равно стало стыдно. Разорался, словно истеричка. Но ведь не стрелять же!
В общем, с горем пополам, но вышли, доедая остатки скуднейшего завтрака (везучим считался тот, кто успевал доесть свой сухарь до выхода). Хотя шли на удивление нормально, отставших почти не было, а кто и был, то догонял. Впрочем, чему удивляться, почти все участвовали в недавнем избиении англичан, так что кому надо было, тот легко разжился и обувью, и обмотками, и даже носками. Вацлавс даже смотрелся несколько непрезентабельно в солдатских ботинках, впрочем, достаточно крепких и почти не изношенных. Жаль, сам взводный не успел поучаствовать в мародерстве, а бойцов интересовали консервы и выпивка, а не, например, бинокль и свисток для командира. Хоть ординарца заводи.
Шли, как уже было упомянуто, достаточно хорошо, и краском даже не стал покрикивать на некоторых говорунов – в лесу все-таки, да еще и, можно сказать, враждебном. Поэтому для него стала неожиданностью остановка, вызванная столкновением с останками, даже в спину впереди ведущему врезался. Пока все толпились, кто с грустью, кто со злостью взгляде, Фрайденфельдс же не побрезговал и ощупал одежду тела. Судя по форме, красноармеец, так что какие-то документы или хоть письмецо должно же быть. Оружие-то, наверное, сразу забрали, а до таких вещей обычно некогда. Закончив, встал, стащил фуражку и озабоченно огляделся. Отломал большую толстую ветку и воткнул ее в землю. Не бог весть какое надгробье, но...:
– Может, хоть так кто тебя найдет, да похоронит по-людски. Прости, товарищ. Все. Выдвигаемся.
Потом опять шли. Кто-то курил в рукав, кто-то втихаря ругал Сусаниных, кто-то уже так вербально намекал, что, может, пора? Поэтому очередной остановке больше обрадовались, а взводный отдал команду:
– Десять минут привал. Поправить обувь, оправиться. Воды холодной не пить, костров не разводить.
Вместе с любопытным добрался до головной группы и спросил, присев:
– Ну что тут у вас?
Впрочем, увидел и тропку, и окурок и, рассудив, подозвал Землинскиса. Кто-то спросил:
– Ну и что, что окурок, что вы, чинариков не видали? Хотя, кажется, можно еще потянуть.
– Не скажи. – наставительным голосом сказал Фрайденфельдс, по привычке просунув большие пальцы за плечевые ремешки: – По одному такому окурку можно столько прочитать, сколько всякие Пинкертоны в книжках не видали. Есть разница, папироса или сигарета, у нас-то сигареты не каждый курит. Сколько времени лежит – по цвету. По загибу можно понять, был ли мундштук, а может даже какой-то типовой загиб. Бирки всякие. Откуда шел. Помешали ли ему. Опытный ли он. Улики – это целая наука. – закончил фразой вологодского начмила свой ликбез Фрайденфельдс.
Оглядев взглядом местность вокруг, больше оценивая тропку, чем разыскивая следы, спросил:
– Ну что скажете?
Ни к кому не обратился, но подразумевал в первую очередь у самых толковых, то бишь комиссарского дозора и Землинскиса, который службу тянет уже второй десяток лет.