- Обижаете, Константин.. Александрович, - отозвался Степан, припомнив, не без труда, отчество барона, - Маслов выступал за кооперацию среди крестьян. Лихач, опять же, тоже в тех кругах вращался. Мартюшин, так вообще один из основателей кооператорского союза. Все они выступали на чрезвычайном кооперативном съезде в октябре в Москве, еще до известных событий. У которого я, кстати уж, был секретарем. Союза, не Мартюшина. Так что по части организации труда, да и обращения с деньгами, у нашей партии опыта хватает. Не люблю хвастовства, но среди всех сил в области в этой сфере опытнее нас никого не сыскать.
Миллер мог бы припомнить еще и Иванова, и упомянуть что сам Чайковский был членом кооперативного движения, да и еще несколько людей в отделах, которых эсер помнил в лицо по съездам, но имен в памяти не удержал. В пору было называть область не северной, а кооперативной. Было в этом стечении обстоятельств что-то необычное, кажущееся важным, будто бы такое объединение кооператоров разных мастей под одним флагом должно было быть знаком. Знамением, если опускаться до церковного арго. Что именно символизировало это событие было неясно, но Миллер никак не мог отделаться от этого чувства особенного.
- Только я успел подумать, что в нашем положении финансами должен заниматься не биржевик и не банкир, а дипломат. Все-таки, мы сейчас очень сильно зависимы от помощи союзников, их поставок и снабжения. И тот, кто возглавляет соответствующий отдел в первую голову должен уметь договориться с зарубежными, не побоюсь слова, партнерами. Странное время, - посетовал мужчина, - Все перевернулось с ног на голову. Вроде названия остались прежними и люди те же, а все как-то по-другому. Финансист должен не развивать свое дело, а договариваться о гуманитарной помощи. Охранитель не следить за порядком, а агитировать за свою правду. Вы никогда не думали, Константин Александрович, может нас с вами убили, на войне или в восстании, только мы этого не заметили? И теперь мы на том свете, где все вроде бы такое же как и на этом, но капельку отличающееся. А попавшие сюда люди, не понимая сути происходящего, медленно сходят с ума от невозможных противоречий.
Степан с благодарностью забрал зонт и, держа в уме предостережение Рауша, то и дело поглядывал по сторонам. Для несведущего зрителя эта прогулка была совершенно обыденной - военный офицер беседует со своим знакомым во время утреннего моциона. Нужно было только не повышать голоса касаясь тонких тем и упоминания переворота. да не попадаться на глаза никому из знакомых Миллеру, кто мог бы заинтересоваться, а чего это порядочный эсер прогуливается под ручки с белым дворянином. На пристани знакомцев ждать не приходилось, Но бдительности терять все равно не стоило.
- Про провокации вы верно замечаете, - согласился Степан после паузы, - Я сам об этом думал. Понимаю, что у вас нет логической причины доверять мне. Как и у меня - вам. Даже мое признание о приказе может быть уловкой - спровоцировать вас на действие раньше срока, заставить выкинуть какую-нибудь глупость. А приказа такого, может и нет вовсе. И в обратную сторону - вдруг вы сейчас со мной любезничаете, чтобы узнать имена моих подельников, а потом преподнести Чайковскому нас на блюдечке за какие-нибудь преференции. Или даже не Николай Васильевичу, а американцам. Вот, мол, посмотрите, каковы ваши левые друзья. Не то что мы, белая кость!
Упоминание слова офицера Миллер никак не отметил вниманием, слишком часто он стал слышать эту фразу в последнее время, слишком мало она начала значить, что, к сожалению, постепенно превращалась в пустую присказку.
- И я пришел к заключению, - продолжил меж тем говорить эсер, - что если буду видеть опасность в каждой тени и не доверять никому, то уж точно проиграю. А если поверю в честность ваших слов, то, есть шанс, мы победим. Значит, нужно рискнуть, я просто обязан рискнуть. Ведь речь идет не о собственной шкуре, а о будущем страны. Так что, отвечая на вашу просьбу, я постараюсь раздобыть бумагу. У меня есть предположение, где она может находиться сейчас, если приказ уже написан, и где его можно будет перехватить.
- Только позвольте еще один вопрос, важный. Я задал его Георгию Ермолаевичу, но он, полагаю, не мог тогда вести подобный диалог. Чего вы хотите добиться? Только прошу вас, не говорите про победу. Все мы здесь, и вы, и я, и Николай Васильевич, и англичане с французами, хотим победить. Но видим победу, и путь к ней, по-разному. Что и родило текущую коллизию. Каков ваш путь? Что вы будете делать с портфелями в руках, так сказать.