Прежде всего Бессонов озаботился тем, чтобы не дать подстреленному им молодому человеку скончаться от кровотечения. Он распорядился, чтобы сообщники Кузнецова разместили того на диване, буде такой найдётся в помещении оставленной редакции, или хотя бы на каком-нибудь импровизированном ложе: скажем, на нескольких сдвинутых письменных столах.
Закончив с этим, чекист самостоятельно осмотрев ногу контрреволюционера, чтобы удостовериться, что наложенная его товарищем по несчастью повязка была хоть сколько-нибудь эффективна. Несмотря на очевидное неверие в данный факт самого молодого Кузнецова, частично Бессоновым в этот момент действительно руководствовался самыми что ни есть светлыми и гуманными побуждениями: искренней заботой о сохранности и здоровье другого представителя человеческого рода и всем тому подобным. Впрочем, по больше части — как это, наверное, и ожидалось — Андрей попросту не желал потерять ценного пленного, информатора и потенциально заложника. Всё же, если повезёт, этого Кузнецова можно будет выменять у разбойников на товарища Иванова. Но это, наверное, сильно если повезёт.
В любом случае, последующие события развивались достаточно стремительно. Сначала чекист провёл обыск в помещении редакции. Затем он оставил Мартынова и Занозу присматривать за арестованными преступниками и отправился в свой и красноармейцев штаб — то есть пошёл к стоящему на пристани Шенкурса кораблю. Там, обрисовав ситуацию одному из подчинённых Романова, Бессонов приобрёл в своё распоряжение носилки, медикаменты, нескольких красноармейцев и всё остальное, что было необходимо для того, чтобы в должном порядке и с должными мерами безопасности переправить троих контрреволюционеров к их новому временному месту жительства — в корабельный трюм.
Само здание типографии было опечатано по-новой — на этот раз уже пломбами с печатью ЧК. Далее Бессонов поручил Глебу найти среди красноармейцев или хотя бы в городе кого-нибудь с достаточными медицинскими и хирургическими навыками, чтобы профессионально осмотреть ранение Кузнецова.
Занозе Бессонов поручил провести вторичный допрос арестованных. Предварительно он, конечно же, поделился со своим подчинённым уже полученными сведениями. Валерьяну было сказано проводит допрос по своему разумению, но сделать особый акцент на выявление потенциальных сообщников, соглядатаев и доброжелателей Ракитина и Жилкина в городской черте и близлежащих деревнях. К примеру, Медведев указал, что городской телеграфист брал у мятежников деньги и за это обеспечивал их связь с Чайковским и его кликой предателей в Архангельске. Павсюков упомянул, что боится расправы, которую над ним могут учинить мятежники. Возможно, подумав, он сможет указать на каких-нибудь конкретных людей, чей мести он опасается или о которых подозревает, что они могут деятельно противостоять советской власти.
Что касается метода допроса, то Бессонов рекомендовал Занозе быть по возможности мягким. Его молодецкое здоровье, черная кожанка и общий угрожающий вид, не сомневался председатель уздечного ЧК, будут способны произвести на Медведева и Павсюкова должный эффект и без какого-либо физического насилия. Более того, усмехнулся Андрей, все нужные крючочки в печатника и народного учителя и так были уже воткнуты.
Так, Павсюкову в качестве яблока, подвешенного перед ослом, была предложена спасательная фикция, что чекисты верят будто бы во всей этой истории он был лишь невинной и вынужденной жертвой, что его заставили предать Революцию исключительно угрозой оружия. Бессонов был уверен, что если с печатником и дальше общаться в таком вот примирительном и покровительственном ключе, что если делать вид, будто бы ЧК верит в его потенциальную невиновность, то он, печатник, схватится за этот спасательный круг так крепко, как только сможет. Схватится — и сдаст всех своих подельников, их тайны, схроны и планы. Может, даже ещё чего сверху приплетёт, стараясь казаться полезным.
В общем-то, что-то аналогичное можно было сказать и о народном учителя Медведеве. Обещанием снисхождения и имитацией веры в то, что он якобы был вовлечён во все это дело против своей воли, от него можно было добиться многого. Главное делать в нужную минуту сочувственную мину, а в другую — говорить грозно и требовательно. Одним словом, лысый господин не казался чекисту слишком уж сложным орешком, чтобы его расколоть. Другое дело, что ядрышко внутри, по всей видимости, было не особо то и большим и вкусным. Медведев, скорее всего, был вовлечён в деятельность мятежников лишь по касательной. Впрочем, всё это домыслы — и их лучше всего было проверить и перепроверить дважды и трижды.
С самим Кузнецовым, даже несмотря на его ранение, Занозе будет говорить не так уж и просто. Возможно, здесь ему потребуется помощь Глеба. Раненый контрреволюционер показался Бессонову человеком гордым, но не особо сдержанным. Наверное, ниточка, за которую лучше всего потянуть, чтобы его распутать — это интеллектуальное тщеславие. Его следует стравить с молодым Мартыновым и дать им вступить в идеологическую пикировку. Быть может, крича о неминуемой победи собственных идей и своего видения будущего, Кузнецов нет-нет да и проговорится о каком-нибудь важном и практическом аспекте деятельности Ракитина и Жилкина и их планах. Кто знает? Попытка, как говорится, не пытка и такая тактика представляется более чистой и человеколюбивой, нежели удержание врачебной помощи.
В любом случае, что касалось самого Бессонова, то он рано или поздно планировал наведаться в исполком. Должно быть, Романову и братьям Боговым будет небезынтересно взглянуть на образцы анти-большевистской паралитературы и украденную печать. Самому же Бессонову было небезынтересно заручиться помощью военкома и его людей перед арестом телеграфиста Викеньтева — а этот арест, считал Андрей, лучше всего будет произвести сегодня же.