– Мы-то фсе сдесь, а ты, мо-да, фсех сфоих поб-осал, и стоишь тут субы скалишь. – злобно ответил за командира низкорослый подносчик Верпаковскис, не то картавя, не то с акцентом: – А еще -ас кто лабусом насофет, мы тому...
Тут он неожиданно стушевался, потому что на самом деле был беззлобным существом, и даже материться стеснялся. Пошевелил челюстью и смущенно закончил угрозу, последние усилия выложив на выговаривание буквы:
– Рххх-от с мылом нат-ём, фот чефо!
Фрайденфельдс же оглядел всех, потом махнул рукой и уже с вызовом сказал:
– Ну давайте, валяйте, голосуйте. Мы-то вон в семнадцатом пол-Латвии и просрали, пока голосовали да митинговали, теперь, видать, ваша очередь. Тьфу!
Забрал у Землинскиса Кольт, убрал его в кобуру и уселся на трухлявый ствол, кем-то подтащенный к костру, начав греть руки.
Пока все готовились к первой стадии голосования, Фрайденфельдс думал. Думал особо недолго. В принципе, ему удалось добиться, чтобы отряд сразу не перекрасился, уже было неплохо. А то, что советская власть не у всех в головы вбита – ну это пока еще не столь опасно. Больше вспоминал упомянутый семнадцатый год. Когда он, редко выдававший товарищам что-то длиннее "Влево по пехоте, прицел пять, рассеиванием по ширине цели, длинными очередями, огонь", неожиданно для всех стал яростно возражать против безвольного перемирия и сдачи позиций, и за это ему 3 раза угрожали расстрелом и 2 – избиением и еще долго вспоминал полковой комитет. Как потом сутки держались на Маза-Югле до одурения всей командой, и за которую все навоевали на несколько крестов, а патронов настреляли – на суточную норму производства цветмета страны, а получили... ну понятно, какие кресты большинство получило. А кто выжил – и тех не выдали. Смешно. Кто особо рьяно из команды орал на Вацлавса, что он весь такой за царистский режим, тот и погиб на не особо большой речке, а отколовшийся Фрайденфельдс до сих пор живой, и теперь красный командир.
От воспоминаний отвлек Кульда, чуть ли не с мольбой во взгляде протягивающий бумажку. Вацлавс отобрал у него сумку, заодно забрав и бумажку. Ну разумеется, карандаш для голосования взяли у него. Так никаких карандашей не напасешься. Поначалу взводный хотел демонстративно отказаться от голосования, но командир расчета так на него смотрел, что было легче тихо поставить прочерк, что Фрайденфельдс и сделал, после чего отдал свернутый обрывок. Еще не хватало позориться и самого себя пропихивать.
Пока все переругивались и считали заново, Фрайденфельдс просто сидел у костра, ехидно улыбался, а потом и вовсе сморился, чуть не уснув. Хорошо, что его толкнул в спину Землинскис, вовремя почуявший улучшение политической обстановки. Фрайденфельдс потянулся и, просунув большие пальцы за плечевые ремни, начал выступать, как предложил новоизбранный комиссар:
– Ну что, успокоились? Значит, так. Сейчас – еще раз подсчитать имеющихся людей, уточнить, у кого есть какое оружие, сколько патронов, есть ли гранаты или еще что. У кого не хватает патронов для русских винтовок – подойти к товарищу Кульде и получить. Кульда, одну ленту можешь раздать. Эту задачу возлагаю на товарищей Смирнова и Тюльпанова. Правильно называю? Потом быстро поесть и всем спать. Комиссару – отобрать трех-четырех человек, заступаете в ночной дозор. Первую половину ночи дежурите вы, я со своими – вторую до рассвета. Подъем – минут за двадцать до рассвета, наверное. Чем раньше выйдем – тем лучше. Комиссар, подойди потом, надо обсудить дальнейшие действия.