- Потому, Степан Яковлевич, - отозвался Рауш менторским тоном, возвращая эсеру его зонт – что нам еще предстоит выиграть войну. А на войне неразумно отказываться от помощи. – он взял краткую паузу, взглянул на собеседника оценивающе и сухо продолжил – Мы готовы пойти вам на встречу. Вы не выставляли твердых требований, а я не могу пока дать вам конкретных обещаний. Однако мы согласны идти на компромиссы в той мере, в какой вы и ваши соратники способны помочь общему Делу.
Константин намеренно воздержался от упоминания имени Чаплина, несмотря на то, что капитан дал на то свое разрешение. Была в этом маленькая уловка, на которую мог бы попасться провокатор, пусть и совершенно никудышный: его бы выдало желание услышать конкретные имена в ситуации, когда личности людей, скрывающихся за раушевым «мы», были совершенно очевидны. Никудышный провокатор пожелала бы также услышать слова о перевороте и насилие, хорошо, если с конкретными планами свержения правительства и кровавой над его членами расправы. Пока Миллер ничего такого не услышал. Если он искреннем, то ему этого и не потребуется. Если же нет, то он этого не достоин, по меньшей мере пока – такое право ему еще предстоит завоевать, продемонстрировав в словесной баталии свое искусство ритора.
- Вы понимаете, что я не могу сказать вам больше прямо сейчас. Вы можете быть провокатором. – произнесено это было тоном совершенно будничным, как факт для всех очевидный, на который, однако, формальности требовали обратить внимание – Могу им быть и я, но даю вам слово офицера: это не так.
Интересно, подумал Рауш, что значит слово офицера для Миллера? Сам барон не привык разбрасываться подобным. Его слова могли звучать буднично, однако они имели вес. Он пришел сюда с искренним намерением наводить мосты и намеревался сделать для этого все от него зависящее. Он посмотрел на реакцию эсера и продолжил свою речь:
- Следует, однако, признать, что если целью одного из нас является провокация, то провокаторы мы положительно никудышные: если это я, то я уже успел опорочить честь мундира. А вы, Степан Яковлевич… Вы, если я не ошибаюсь, начали наше знакомство со слов о «цепном псе». – барон скривил губы в улыбке, теперь не добродушной, но насмешливой – Вы не похожи на идиота. А потому я просто вынужден поверить в вашу искренность.
Краем глаза Рауш вдруг к вящему своему неудовольствию заметил пару работников сцены, курящих во время своего неожиданного перерыва. Заметили, кажется, и они его, однако Константин понадеялся, что они хотя бы не застали весьма необычную сцену побега Миллера из окна бильярдной. Впрочем, если они ее и застали, то особого значения ей, кажется, не предали.
- Я должен вам сообщить еще кое о чем, Степан Яковлевич. – интонацией барон дал понять, что эта ремарка отношения к прошлым его словам не имеет – Не все офицеры из тех, что были в «Париже», поставлены в известность относительно вашей ретирады из этого гостеприимного заведения. Думаю, вы уже догадались. Потому нам следует соблюдать определенную осторожность…
- Вернемся, однако, к нашим баранам. Как я уже сказал, я верю в вашу искренность. А потому позволю небольшое откровение и себе: видите ли, я согласен с вами в том, что подобающее в текущей ситуации правительство не должно быть сугубо военным. Оно должно иметь определенный военный элемент, ибо мы с вами на войне. Однако, как вы сказали, правительство края – не ставка и в таковую превращаться не должно. Диктатура, хоть и имеет свои применения в кризисных ситуациях, в настоящий момент также неуместна. В этом я с вами совершенно согласен! Не согласен я лишь с тем, что министерские портфели должны непременно находиться в руках политиков, особенно политиков левой направленности. Почему представитель вашей партии, политик, должен быть министром, скажем, финансов? Почему не банкир, биржевик или человек, занимавшийся подобным в губернском или ином правительстве при Государе Императоре? Я признаю, что среди офицеров мало финансистов. Однако есть ли они среди эсеров?
И еще одна уловка крылась в словах барона, маленький капкан, расставленный для провокатора, в существования которого Рауш не слишком верил. Если Миллер действительно убежден в правильности идей своей партии, он найдет доводы, чтобы возразить. Если он лишь карьерист, жаждущий перестановок во власти ради чина, то он также извернется и непременно отыщет достойный контраргумент. Но провокатор (вновь, никудышный провокатор, само собой) не захочет идти на конфликт, а более того, не захочет тратить время на пустой политический спор.
Конечно, чего бы ни сказал Степан Яковлевич, делать выводу на основе таких вот мелких уловок будет слишком рано. Из них, однако, можно будет начать складывать мозаику. Потому ответ Миллера Рауш выслушал особенно внимательно.
- Пусть. Но это лишь обмен мнениями. Давайте, пожалуй, не будем пока отвлекаться на вопросы политической философии, я пришел к вам не для этого и времени у нас, к сожалению, не слишком много. – тон Рауша вновь стал деловым – Я хочу предложить вам возможность продемонстрировать вашу полезность, от которой, я напомню, зависит наше с вами дальнейшее сотрудничество. Вы упоминали приказ о переводе капитана Чаплина на фронт. Скорее всего он уже существует в письменном виде. Если нет, то в самое ближайшее время будет предан бумаге. Мне хотелось бы, чтобы этот приказ оказался у меня в руках. Вы можете помочь?