Просмотр сообщения в игре «1918: Архангельские тени»

Обед был достойный: и ротный повар постарался, и местные жители не отказали в помощи. Как минимум, неожиданной радостью было то, что на столе у господ офицеров оказалась бутыль вина: плохонького, недорогого, зато своего, французского. И откушать на сей раз можно было не из походной миски или местной деревянной тарелки, а из вполне приличного гарнитура – хотя некоторая посуда и была с трещинами. В приведенном в божеский вид помещении бывшей станционной чайной стало вполне даже уютно – особенно когда тихие и старающиеся быть незаметными женщины повесили беленькие кружевные занавесочки и постелили на стол изящные скатерки.
Распоряжения командира взводные приняли безоговорочно и лишних вопросов не задавали, сразу осознав необходимость укреплений. И вправду, кто их, этих русских, поймет? Вчера они бегут, сломя голову, а не захочется ли им завтра пойти на штурм всей толпой? Тогда только хорошая полоса укреплений сможет исправить ситуацию. Обидно было, что инженерно-саперного оборудования в роте не было, но если вестовые управятся быстро, то до атаки можно укрепиться и без них. Зато если сюда хотя бы инженерный взвод направят с парой десятков мотков колючей проволоки, то тогда можно превратить Обозерскую в маленький аналог укрепрайона там, на западном фронте. И тогда главным будет только то, чтобы большевиков не было больше, чем патронов у обороняющихся.


А вот послеобеденные вести были разные. Начнем, как водится, с дурных. Самым паршивым было то, что Кожин, этот перепуганный алкоголик, удрал! С азиатским коварством изобразив, как он хочет в клозет по-крупному, пленник был отконвоирован в ближайшую будку. Часовой свой пост не покидал, и о пропаже большевика стало известно далеко не сразу: только когда охранник наболтался с приятелями, выкурил несколько сигарет и уже умаялся стоять. Проклятый ублюдок расшатал пару досок в непрочном сооружении и через заднюю стену был таков! После этого даже то, что он успел написать в записке, вызывало обоснованные сомнения: ведь, если ей верить, до самой Вологды растянулось не менее трех полнокровных дивизий красных, с артиллерией и бронемашинами!
Местное население также не радовало. С одной стороны, два десятка местных жителей записались в добровольческий отряд волостной милиции – что-то среднее между полицией и ополчением, как объяснил ле Жу. С другой стороны, сдали они только полсотни винтовок почти без патронов да три пулемета «Максим», один из которых был сломан и восстановлению подлежал только в оружейной мастерской. Ручной же пулемет системы «Льюис», или, как его называли местные, Люська, был отобран почти с боем у какой-то бабы, которая пыталась спрятать его в курятнике. Визгу было, когда отнимали – мама не горюй. Но зато надежное английское оружие – не чета отечественным, было серьезным подспорьем, особенно с пятью полными дисками к нему.
Станционное начальство объяснило такую нехватку вооружения по сравнению с тем, что ожидал Мишле, тем, что большую часть вооружения красные побросали в лесу. Дело же как было: сначала Обозерскую союзники пытались взять штурмом, по не смогли и отступили. Гарнизон почти в полном составе погнался за ними, но был разбит в лесу. Все ежеминутно ожидали английской контратаки и предпочли на станции не задерживаться. Командиры пытались, конечно, наладить хоть какое-то подобие порядка, но не сумели, и отступили с теми, кто сохранил оружие – латышами и моряками в основном. Прочие же, когда возвращались в опустевшую деревню и не находили своих, предпочитали бежать по путям дальше к своим. Так что ничего удивительного, что на станции вооружения было немного: по крайней мере, так заявляли местные.

Поиски Кожина к успеху не привели: мерзавец как сквозь землю провалился. Его, кажется, видели местные, но люди в французских шинелях для них все были на одно лицо: да и предположить, что по городу будет ходить недобитый краснюк, никто не мог. Видимо, на станции остались и вправду самые непримиримые: в других ситуациях, как слышал Мишле, сектанты вполне с охотой сдавались в плен: по слухам, количество пленников за месяц превысило десять тысяч. Хотя коммандан Аллабернар был в суждениях осторожнее, и, когда последний раз беседовал с капитаном, предположил цифру в тысячу человек.
Студент, увы, не перепугался, и гордо пошел на расстрел, распевая Марсельезу. От этого ли, от чего-то иного, но стрелки с первого раза его не убили – пули только разворотили все внутренности, и большевик умирал долго, скуля и негромко сипя, пока капрал не прекратил его мучения, всадив пулю в лоб. Расстрел произвел на местных двойственное впечатление: с одной стороны, к красным никто благожелательности не питал, с другой стороны, чужаки расстреляли русских людей – что не есть хорошо. Но, по крайней мере, противостоять и возмущаться никто не решился.

А пока разведка не вернулась, гарнизон с помощью местных принялся строить и копать укрепления. Надо было только решить, включать ли в полосу обороны находящуюся чуть севернее деревню Малые Озерки. С одной стороны, заняв ее, можно обеспечить контроль над переправой через речушку с почти арабским наименованием Vaj-Muga, а на колокольне деревянной церкви на противоположном берегу расположить передовой наблюдательный пункт, а то и пулеметной гнездо. С другой стороны, это означало растянуть оборону и не иметь возможность консолидировать силы на одном участке.