There was a dense forest on our right all the way, and on our left a swift-flowing river, and then a great lake with forest behind. The autumn tints on the trees and bushes were very pretty, some of the trees being bright, bright red, and others a beautiful yellow. I noticed a lot of heather, and blaeberries were plentiful. During a halt one of the drosky drivers picked me a cap-full of these berries, which had a delightful flavour. His joy was wonderful to behold when I rewarded him with a cigarette!
Из дневника английского военврача
Эта земля была по-своему красивой. Первобытной, суровой красотой, где нет места цивилизованному человеку. И люди, жившие здесь, были ей подстать: крепкие, суровые, несгибаемые – словно из баллад Вальтера Скотта. Жившие среди богатств, которые доброй старой Англии и не снились, они были бедны и озлоблены, как всякий нищий. Понять, кто из них обыватель, кто большевик, а кто белогвардеец, нормальному англичанину было сложно: все потрепанные, в шинелях, с жестоким взором. Своих русских можно было узнать только по грязным белым повязкам, которые они обматывали вокруг руки.
При все при этом эти страшные люди – а Уиллем сам был свидетелем тому, как трое здоровых крепких мужиков забили четвертого топорами – были на удивление веселыми и довольными, стоило вручить им сигарету. Когда 4-й взвод роты «D» 2/10-го батальона Королевских шотландцев сошел с парохода в первую русскую деревню, их тут же обступила толпа разномастного местного населения, одетого кто во что горазд. Молчали, смотрели выжидающее и настороженно – словно бы англичане не их освобождать пришли.
И только когда сержант-сверхсрочник Бейли, почти десять лет отслуживший в колониях, принялся раздавать сигареты, толпа взбодрилась, оттаяла. Отношение сразу сменилось – степенные мужчины принялись пожимать руки солдатам, девушки стали посылать первые несмелые улыбки, и вскоре взвод пригласили на пиршество: руба, мясо, множество ягод, теплый хлеб – русское гостеприимство поистине не знало границ, как и все, видимо, что они делали.
А пока остальные части роты «D» наступали по реке, взводу Поллока выпало прикрывать им тыл. Приказы от капитана Скотта, сражавшегося где-то на передовой, поступали редко, и Уилоем со своими людьми был представлен по большей части самому себе. Менялись названия деревень, проходили под конвоем одного-двух солдат до сотни военнопленных, возвращались с фронта передовые отряды, смущая умы солдат почти бескровными победами над ордами новых гуннов, хвастались украдкой трофеями: все больше часами до дорогой посудой.
Слава Богу, авторитет командира был непререкаем. Уиллему выделили в подчинение новобранцев, по прежней службе его не знавших, и назначили во взвод опытных сержантов, способных живо разъяснить репоголовым идиотам, что это армия, а не школа. Так что бойцы, больше боявшиеся сержантов, чем врага, службу свою несли исправно.
Нельзя сказать, что за этот месяц взвод обошелся совсем без боев. Во время стоянки в деревне со смешным названием Lachta под вечер, когда все садились ужинать, с дальнего конца деревни раздалась винтовочная стрельба, а потом гулко, резко загрохотал пулемет. Взвод заметался, засуетился. Котелок перевернули, пару палаток снесли, а когда примачались, как призовые рысаки, в район первого боя, все было кончено. Меж палой листвы и в кустах нашли семь тел с винтовками, но кто это такие были и почему стреляли, осталось неизвестным. Местные их не признали, и все дружно решили, что это наверняка были большевики.
Военная судьба вволю поносила шотландцев. Пришлось делать и длинные пешие марши, и на импровизированном бронепоезде покататься, и вволю походить на пароходах да баржах. И к тому моменту, как второго сентября взвод Поллока сошел с очередной грязной лоханки, на которой уже была установлена русская пушка, в новый свой гарнизон в деревне Breen-Navolok, потери составили только два человека, и то санитарные.
Заболевшие сейчас лечились в городе, а их сослуживцам предстоял новый бой с самым наглым и опасным врагом здесь – москитами. Здоровые, дикие, они не меньше большевиков хотели британской крови, и каждой гарнизон наполнялся хлопками, будто театр. Вот только радости от такого представления не было никакой.
Да и новости приходили все более грустные. На следующий вечер после приезда в Breen-Navolok по телеграфу было сообщение от Андерсона о том, что шесть его людей пропали без вести. У них было два пулемета Льюиса, но, будучи атакованы шестью десятками большевиков, отступили в лес и так и не вернулись. Но солдат 4-го взвода хоть и печалили эти вести, но жить и радоваться не мешали. Выйдешь поутру из сарая, который местные зовут izba – а кругом спокойствие. Кто-то стирает, кто-то курит спокойно, кто-то готовит есть. Капрал МакНамара, заядлый футболист, на пальцах объясняет местным пацанам, как правильно играть. Молодым девятнадцатилетним парням и сам черт не брат: с легкой руки все того же МакНамара деревню стали называть Большой Манчестер. А почему Большой? Да потому, что маленький больно, зато река широкая!
Очередная стоянка, на которой солдаты только-только начали обживаться, закончилась телеграммой от капитана Скотта. Передовой отряд французов занял какую-то Oboserska, и надо было пройти по тракту полсотни миль, чтобы усилить их и принять командование гарнизоном. Станция, видимо, была важна, так что выступать следовало немедленно. Десяток телег - drozki вполне должно было хватить, чтобы вывезти три десятка человек со всем взводным имуществом и парой пулеметов «Виккерс».