Обстановка накалялась, и в глухой сырой чащобе, вокруг замшелых, покрытых серым налётом стволов осины грозила разразиться поножовщина. Стрелять на таком расстоянии было бы опасно, да и опытные бойцы, которыми являлась добрая половина здесь присутствующих, могли споро убраться с линии обстрела за ближайший ствол, скрыться в зарослях папоротника, просто метнуться в темноту — свет от пляшущего пламени костра сменялся густым лесным мраком уже в нескольких шагах.
- Ты лопату себе знашь куды засунь, подсказать? - Дорошка бережно сунул ложку за голенище сапога и с кряхтеньем поднялся, встав рядом с братцем. - Попервой молчал, а таперча и голос прорезался?
- Ты супротив калужских не иди, братец, не стоит, - ласково протянул Ерофей, спрятав ручищи в карманы шинели. Одной ногой он стоял рядом с котелком: он готовится в случае чего пнуть сапогом котелок — понял Мухин.
Рахимка тем временем затрепетал под крепкой рукой Григория как пойманная птица, запричитав дрожащим голосом:
— Ай, только не бейте! Только не бейте, мин гаепле, мин ялгышкамнын, ай, дурак Рахимка, пустая голова! Ай, голова казан дырявый, что говорит, не знает, ай бахэтсэзлек!
Причитания татарчонка вызвали у бойцов первые, пока еще неуверенные улыбки и, искося поглядывая по сторонам, Рахимка продолжал усердно голосить, комично (обычно он так не говорил) мешая русские слова с татарскими, видимо, рассчитывая, что за смехом его позабудут убивать. Бойцы ухмылялись, но оружие откладывать никто не собирался. Примирительные слова Гришки, впрочем, упали на благодатную почву.
- И то верно, земели, мы…, - начал было Дорофей, но тут его прервало выступление Вацлавса.
Регалии краскома особого впечатления на бойцов не произвели, особенно учитывая то, что у рязанцев и василеостровцев начальство было выборным. Однако, столкнувшись взглядом с хмурыми, бесстрастными лицами товарищей-латышей, стоящих по обе стороны Фрайденфельса, красноармейцы притихли и принялись слушать.
От сказанного братцы побагровели. Ерошка, как более вспыльчивый, сжал кулачищи, заиграл желваками на небритом скуластом лице. По-бараньи наклонив голову, он мрачно уставился на латыша. Дорошка же положил на плечо брату руку и одернул:
- Никшни. И так Алфейка в земле лежит, второго сына мамку не лишай.
Ерофей не ответил, да и взгляда не сменил, но, кажется, чуть поостыл. По скользящим по обступившей костёр толпе взглядам братьев было ясно: теперь они уже понимали, что в меньшинстве тут, и прогнуть молчащих бойцов под себя так просто, как казалось вначале, не выйдет. Слова морячка, к которому так жадно прислушивалась толпа, только сильнее убедили их в этом. Ерошка вроде и промычал что-то про недоверие, моряков и задницы, но был заглушен могучим басом Дорофея:
- Лады, земели, покипятилися и хватит, — примирительно начал тот. — Доверье, недоверье, все одним миром мазаны и друг за дружку держаться должны. Рази ж мы про Рязань-Калугу начали? Мы ж чего, понимание имеем: единый мы пролетарский народ. И верно гутарят: один у нас враг. И друг дружку резать на потеху казаре да офицерью с англичашками – последнее дело. А коль товарищ краском хочет документы проверить, так он в своем командирском праве, хучь и не по делу обижает нас.
Вынув из кармана Ерошки солдатскую книжку и присовокупив к ней свою, Дорошка, с хрустом встав на сложенный у костра валежник, грузно, задевая стоящих у костра бойцов краем расстёгнутой шинели, подошел к Вацлавсу и развязным жестом протянул ему бумаги, глядя открыто, решительно, даже с вызовом: мол, и что дальше будешь делать, товарищ?
— Да перестань ты уже блажить, Рахимка! — один из стоящих рядом бойцов в ватной телогрейке и грязной барашковой шапке добродушно дал подзатыльник татарчонку, всё продолжавшему завывать. — Не бойся, татарва, никто тебя убивать не будет, чего такого дурака убивать! Только англичанам не сдавайся — а то ить подумают, что у нас все такие олухи, как ты, на весь свет Республику ославишь! Никак не можно такого допустить!
Бойцы нестройно засмеялись, заулыбались. Облегчённо заулыбался и Рахимка, сидящий на четвереньках и оглядывающийся то вправо, то влево — как другие товарищи, не намерены его кокнуть?
— А я вот как полагаю, — подал голос рязанец Коля Бабкин, всё не выпускавший из рук винтовки. Обвинённый братьями в пораженчестве Семён бочком-бочком перебрался к нему, встав рядом. Другие рязанцы тоже мало-помалу стягивались к тому краю костра, где стоял Бабкин. — В анархическом состояньи наш отряд прябывает, а такое состояние завсягда есть вярнейший залог поражения. Потому надобно нам командира с комясаром выбрать — так думаю. И посяму предлагаю на этот пост свою собственную, значит, личность, как в провокации и пораженчестве не замеченную. Ежель ящё кто желает свою личность представить, так милости просим.