Степан стоически выслушал отговор барона и только сжал губы, чтобы не сказать какой-то грубости. Затем бросил взгляд поверх плеча Рауша на стол Чаплина и снова перевел внимание на собеседника. "Все ведь, зараза такая, слышит," - злобливо подумал Миллер, - "И устраивает такой цирк, как будто своего, архангельского, мало."
Можно было развернуться и демонстративно выйти. Пусть Чаплин сам переворачивается, раз так уверен в своем офицерстве. Только что тогда сказать Максимилиан Максимилиановичу? Извини, друг, меня лакей не пустил за порог. Позорно. Да и, право слово, на пути революции вставали более значительные преграды, чем караульные, и если бы революция пасовала от каждой такой препоны, то до сих пор под царской пятой жили.
Желание съязвить в ответ на откровенно издевательскую реплику Миллер подавил, хотя на языке вертелось несколько колких замечаний. Во-первых, незачем было вставать с военными на один уровень. Во-вторых, он сюда пришел наводить мосты, а не взрывать их. Это-то всегда успеется.
- Срочно или нет - решать Георгию Ермолаевичу, - как можно добродушнее ответил эсер, - Когда он собирается Чайковского арестовывать? Если после выборов, то мой разговор потерпит. А если до выходных*, то, пожалуй что, срочно.
И все же, совсем упустить ситуацию без ответа Степан не смог, хоть и тут же пожалел о своей несдержанности.
- Не досадно вам, барон, вот так в роли цепного пса ходить-то? - учтиво поинтересовался Миллер, понизив голос. Эти слова совершенно не обязательно было слышать кому-то кроме них двоих.