Сигаретный дым, запах его, снова всколыхнул желание курить. Эту привычку Степан подцепил на фронте, когда нужно было то занять чем-то время в томительном ожидании, то унять дрожь в руках, а водки не было. С тех пор он то и дело начинал и бросал курить, никак не в силах остановиться на чем-то одном, что весьма точно характеризовало весь жизненный путь Миллера. И вот сейчас, подавшись вперед, чтобы вдохнуть дыма, Степан слушал Максимилиана Максимилиановича и казалось, будто он ловит не тонкие сизые нити в воздухе, а каждое слово своего давнишнего знакомого и, как осторожно считал Миллер, друга.
Максимилиан Максимилианович был, по мнению Степана, человеком довольно изворотливым. Не настолько неприятным, чтобы назвать его скользким, но порой закрадывалась мысль - а есть ли у него вообще друзья? В любой коллизии Филоненко умел выйти не то что сухим из воды, но еще и на коне. С одной стороны, держаться такого человека полезно, но с другой - не держит ли он тебя заради балласта, чтобы скинуть когда придет пора набирать высоту? И все-таки, Степан считал Максимилиан Максимилиановича другом. Слишком многое они пережили вместе, и, как казалось Миллеру, он сумел увидеть то, какой Филоненко был настоящим, под всеми своими масками. А там скрывался достойный человек. Не всегда порядочный, но кто из оказавшихся здесь мог, со всей честностью, назвать себя исключительно порядочным?
Да и сомневаться в верности Максимилиана Максимилиановича революции не приходилось. Степан слышал о сорвавшемся подрыве съезда Советов и жалел о неудаче. Теперь же Филоненко предлагал заложить совсем иную бомбу, да не под кого-то, а под Николая Васильевича, к которому Миллер питал уважение и почти сыновье почтение. Вот только, если рассудить трезво, то может и правда Николай Васильевич был нынче горазд только на речи? Кто руководил восстанием в Петрограде от комитета спасения революции? Известно кто, полковник Полковников. Сам план разработал, сам его реализовал, сам и проиграл. Степан вздохнул мысленно. Это, конечно, от досады. Георгий Петрович, земля ему пухом, был в деле всей душой и винить его нельзя. В отличие от этого продажного курдюка Пуришкевича. Что такое он наобещал большевикам, что сам Дзержинский его помиловал? И вот где все это время был Николай Васильевич, почетный член комитета?
Нет все же, Филоненко был прав. Хотя бы в том, что войска не станут мириться с нынешним укладом. Они, может, и неопытные, но не дураки, видят же как обстоят дела. И когда они захотят получить свое, а они захотят, сомневаться не приходится, что поставит против них партия? Красное слово? И будет то же, что и всегда было. Либо диктатура, либо позор, либо и то, и другое по очереди. В последний раз таким вот маневром просрали, пардон, всю революцию и пустили большевиков наверх. Нет, такого допускать нельзя. Надо, что армия смотрела куда им положено - на фронт. Если для этого надо пойти на уступки, то надо пойти на уступки, но не позволить диктатуры. Разве для того они свергали одну тиранию, чтобы на ее место водрузить другую? Нет уж.
Только вот... это же был переворот.
Степан потер руки, разгоняя прохладу, и взял чашку со стола. Тепло стекла стало передаваться Миллеру, вызвав приятную дрожь в пальцах. Хозяйка была странноватой. Без лишний слов доставала лучший сервиз к приходу гостя, но в то же время скупилась топить дом хорошо. А по ночам становилось прохладно. Поглядев секунду другую на спокойную жидкость в чашке, Степан сделал глоток и озвучил свою последнюю мысль вслух.
- Так просто ведь никто со своих постов уходить не станет. Как бы это взятие за жабры не обернулось... - Миллер хотел сказать "кровью", но кого сейчас удивишь кровью. Нет, тут нужно было говорить иначе, - смутой. Это сейчас последнее дело будет. Мы должны людям показывать силу нашего правительства. Если все обставлять, то гладко надо, без шума. И тут без нас не обойтись. Офицеры одни, они же стрелять начнут тут же.
За этими словами Степан понял, что уже согласился - мысленно, да и вслух - на план Максимилиана Максимилиановича. Плохого в том, чтобы пойти в "Парижъ", не будет. Как минимум, отобедает, а если удастся сделать полезное дело, так это будет вдвойне хорошо. Ну а в плохом случае - это была не первая идея Филоненко и, наверняка, не последняя. Возможно, она, как и прошлые, не пойдет дальше слов или намерений, но держать себя в курсе все равно стоило.