Константин Александрович любил "Париж". Любил в первую очередь за его... нормальность. Присев в зале кафе, почитав меню и поглядев на собравшуюся публику можно было бы легко вообразить, что за окном не было никогда никаких переворотов и революций, а жизнь продолжается своим чередом. Заведение, конечно, было сплошь засижено офицерами, но разве мало было таких любимых служивыми людьми кафе, трактиров и ресторанов в Петрограде, Москве да и любом другом губернском городе, где были бы расквартированы хоть сколько-то значимые военные силы? Множество и множество. Особенно когда шла война с Германией и солдаты и офицеры стали появляться в городах, где прежде их в таких количествах никогда не видели. Дни той самой войны с Германией, когда приходилось воевать только лишь с регулярными войсками Тройственного союза, Константин Александрович вспоминал сейчас с некоторой ностальгической тоской. Тогда все было так просто.
Но названное (с некоторым провинциальным дурновкусием) в честь французской столицы заведение ему все равно нравилось. Подумать только, всего неделю, кажется, назад это место было возвращено своему законному владельцу, а дела уже начали возвращаться в привычную колею. Кафе было символом победы над большевизмом, его трепещущим, живым доказательством. Доказательством того, в конце концов, что весь тот ужас, что учинили красные варвары с Россией, все еще можно исправить. Что после неизбежной победы все снова будет как прежде, если не на бумаге, то по истинной сути своей. Это Рауша вдохновляло, пожалуй, куда больше любых триумфальных прокламаций, бравурных маршей и реющих над городом знамен. Флаги и гимны ведь лишь символы. А настоящая Россия здесь, в "Париже".
Потому прямо сейчас, как и каждый день в этот же час, Константин вносил свою лепту в национальное возрождение. А именно пил дорогостоящий "парижский" кофе, который хоть и был, пожалуй, весьма посредственным, оставался все еще самым лучшим в городе, если не учитывать запасов, что были может быть у представляющих великие державы послов. Пока господин полковник с господином капитаном говорили, он сделал глоток.
- Я думаю, - он поставил чашку щедро разбавленного молоком кофе на изукрашенное аляповатыми эмалевыми розами блюдце, которое придерживало карту Архангельской губернии с юго-западной стороны, и произнес тоном философа - что господин Чайковский поступил несправедливо. Он обещал собрать "деловое правительство", которое будет свободно пока от партийный предрассудков и полностью сосредоточит свою энергию на деле борьбы с большевиками. Но получили мы то, - лицо барона приняло выражение такое, будто он обнаружил в своем кофе волос - что получили. Я не вижу причин, по которым мы должны быть справедливы по отношению к господину Чайковскому и его... "товарищам". Я согласен, с ними надо кончать, самыми решительными даже методами.
- Но вот англичане, да. Я не думаю, что они будут прямо препятствовать каким-либо нашим начинаниям на этом поприще, но... Нам ведь еще сотрудничать с ними в дальнейшем. Успех всего нашего предприятия зависит от них и без них, я боюсь, пользы от нас в деле спасения России будет мало. А у англичан, слава Богу, правительство все еще есть и договариваться нам придется именно с ним, а не с одним лишь генералом Пулем. Значит нужно будет, чтобы любые наши действия против эсеров Чайковского правительства Его Величества короля Георга поддержало и одобрило, хотя бы post factum. И правительства прочих великих держав вместе с ним. То есть, договариваться придется еще и с послами, хотя, возможно, и post factum.
- Если так, то я боюсь, что придется идти у них на поводу. Мы, право слово, им многим обязаны и это даже справедливо. Великие державы изволят играть в демократию, а значит и нам, я считаю, следует пока поиграть в демократию. А если говорит об этом, то Верховное управление, в котором заседают эсеры, я отмечу, управляет пока еще не всей Россией, а только лишь Северной ее область. Значит и представлены в ВУСО должны быть избранные представители Северной области, происходящие, например, из Архангельской думы. Я, признаюсь, о местной думской политике не слишком осведомлен, но господин Старцев, думу возглавляющий, ведь достойный человек, а значит и другие достойные люди в вверенном ему органе наверняка найдутся. Думаю, можно было бы организовать какую-нибудь инициативу по включению таких людей в правительство. Что же, товарище эсеры пойдут против народовластия? - барон улыбнулся лукаво, явно намекая на то, что попытка такая со стороны эсеров непременно состоится, однако выглядеть будет глупо.
- Но ведь нам нужно еще и избавиться как-то от засевших в правительстве левых. Я думаю, что статейки Чайковского, Лихача, Дедусенко или кого еще из их компании можно подвести под какой-нибудь закон о пораженчестве, призывах к дезертирству или еще чему-нибудь в таком духе. Уверен, если поискать, то можно что-нибудь такое найти. Или может жаловались на кого-нибудь в правительстве, что он так или иначе превышает свои полномочия? Может кто-то у купцов деньги вымогает или что-то в таком духе. Наверняка же есть такие жалобы. Или может даже кто-то из них когда-то где-то был связан с большевиками. Если так, то можно будет кого-нибудь в правительстве от должности временно отстранить до завершения расследования, а вместе с ним и всех остальных, кто с ним повязан. А эсеры там ведь все друг с другом повязаны. Пока расследование будет продолжаться мы либо сумеем отыскать против них настоящие улики, либо успеем провести "демократическую реформу", например, и разбавить правительство ответственными людьми. Но критически важно, чтобы все было сделано по закону, хотя бы по самому старому и всеми забытому, и на благообразных основаниях. И жители Архангельска, и великие державы должны видеть, что это не шайка авантюристов пытается перехватить власть, а армии наводит порядок и защищает народ от беззакония.
Константин помолчал немного, кажется, думая уже завершать свою речь, но передумал и добавил:
- А еще, не стоит ли нам обзавестись собственной газетой? Может поговорить с руководителями "Вестника"? Мы ведь пока отвечаем на левую агитацию фактически молчанием.