Эта история начинается ранним утром, когда в маленький уютный домик на Лютеранской улице постучали. Громко, требовательно, как стучат только те, кто имеют на это право. К некоторому удивлению, но безмерной радости хозяйки, это оказался не патруль, а вполне себе бонвиванистой внешности мужчина, ловким движением руки забросивший котелок прямо на крючок.
Оглядевшись и увидев еще один крюк, вбитый в стену, пышноусый господин повесил туда зонт и не терпящим отлагательств тоном затребовал встречи со Степаном Яковлевичем. На несмелый вопрос пожилой немки, как ей представить гостя, тот, словно бы вспомнив о чем-то, легко поклонился и, запечатлев тень поцелуя на сухонькой ручке, представился Максимилианом Максимилиановичем.
Вскоре в уютной гостиной, под мерный гул чайника господин Миллер беседовал с незванным гостем. Хуже татарина давний знакомый и соратник по партии точно не был, да к тому же обладал удивительной чертой вести себя везде, как дома. Это, да еще и уверенный, хорошо поставленный голос лейб-гвардейца, по его собственному мнению, действовали на публику магнетически, а незаурядный ум должен был стать надежным подспорьем любому, кто решит удержать власть в своих руках. Правда старый народник Чайковский и его министры так не считали, чем обижали Максимилиана Максимилиановича до самой глубины его большой ранимой души.
И вот сейчас господин Филоненко излагал Миллеру свою очередную идею. Далеко не первую, положа руку на сердце.
- Понимаешь, любезный мой Степан Яковлевич, ситуация сейчас очень сложная. Категорически! Вот ты скажешь: наша партия наконец взяла власть, и все разрешит. Вот надо урегулировать вопрос с офицерами-монархистами, верно? Верно!, - сам ответил Максимилиан Максимилианович на свой вопрос.
Хозяйка поставила на стол две богемских чашечки, и Филоненко, удовлетворенно вдохнув аромат, выудил из портсигара английскую сигарету и, закурив, продолжил:
- А что делают товарищи Чайковский и Лихач? А ничего не делают. Они решили, что раз народ избрал их, то так и должно быть. А военных, чтоб не путались под ногами, они отправят на фронт. И останутся, считают, одни, бон блезир! Каково, а?, - усмехнулся мужчина, - Информация точнее некуда, мне Сергей Сергеевич, Маслов который, сообщил. Вот только они за своими интересами не видят интересов революции. А каков он? Правильно!
Перегнувшись через стол и дирижируя своим словам сигаретой, Максимилиан Максимилианович с энтузиазмом продолжил:
- А войска после того, как к ним явится изгнанный Чаплин, пойдут на Архангельск, недовольные. Сместят нашу говорильню, как пить дать! И это будет дискредитация партии. Степан Яковлевич, ты думаешь о том же, о чем и я? Что интерес партии выше интереса отдельных партийцев? Тогда нам нужно создать с монархистами временное коалиционное правительство. Мы закрепимся и завоюем любовь офицеров, и тогда уже можно будет начинать играть в политику. Офицеры здесь неумехи – они и сами не заметят, как мы потесним их со всех постов! А один Старцев ничего нам не сделает. Мы, черт возьми, и офицеры, и эсеры! А значит, мы лучшая кандидатура для закрепления власти партии здесь. А Лихач и компания вцепились за власть, наслаждаются ей и ничего не понимают.
Надо идти, товарищ. Идти к Чаплину – он в «Париже» сейчас. Пускай знает, что правильные эсеры с ним заодно. Пускай возьмет Чайковского сотоварищи за жабры – старику давно пора на покой. И я тоже не буду задерживаться – постараюсь уговорить Капустэна. И тогда, вместе с железнодорожниками Искагорки, мы можем быть уверены, что нам не помешают. Верь мне.