Я не знаю чем обернется
Шаг по этой дороге грешной,
Может, кто-нибудь и вернется,
Но никто не вернется прежним.Как хотелось бы начать эту историю с описания золотой осени! Как она прекрасна на Севере! Легкий ветер дует с море, принося с собою свежесть, лиственницы нарядились в яркие красные, желтые, бордовые платья, красавицы-ели шелестят о чем-то сокровенном, а выйди за город – чу, под каждым кустом драгоценными камнями рассыпаны клюква и черника, морошка и смородина. А воздух, воздух! Такой свежий, такой чистый, что только тут, стоя на самом краю старой Империи, понимаешь, что значит – дышать полной грудью.
Хотелось бы. Это было бы красивое начало долгой и трудной страды, эпопеи, где не было ни правых, ни виноватых, где зло и жестокость порождали только зло и жестокость. Никогда еще, ни раньше, ни потом, не было таких кровавых дней, когда брат пошел на брата и сын на отца. Только волки до вороны да бродячие собаки чувствовали себя вольготно – пока не появлялись новые люди с грохочущими винтовками, чтобы сделать точно таких же других людей мертвыми и окоченевшими. Эта картина богатства русской природы была бы хоть маленьким пятном радости среди тех бед, что волею злой судьбы постигли богоизбранную Россию, в одночасье ставшую нищей духом.
Но история наша начинается не под сосновый шум, не под мерное биение прибоя и не на ясной поляне. Пятого сентября тысяча девятьсот восемнадцатого года портовый Архангельск, давно утративший свою купеческую вальяжность, омывал дождь, а тот ветер, что мог бы ласково трепать кудри гимназистке, холодными пальцами забирался под пальто и шинели, заставляя немногочисленных прохожих ежиться от холода.
Вот уже месяц как прошел после того, как патриоты, поддержанные верными своим клятвам союзниками, освободили этот клочок русской земли от красного дурмана, принеся с собой свободу – не ту, что по-большевистски в кандалах, а настоящую, всамомделешнюю. И теперь те, кому была небезразлична судьба Отчизны, бок о бок с англичанами и французами, поляками и сербами сражались где-то на Двине, гоня красные банды все южнее и южнее. Станет ли Архангельск новым Новгородом, найдется ли среди министров новый Минин?
Ставший за это время далеким от линии фронта город учился мирно жить. Под гомон десятков разных наречий, под стук каблуков английских ботинок дни шли за днями, выходили регулярно газеты, воскресло прямо из прошлого кафе «Париж», где полюбили собираться господа офицеры… Город учился спать спокойно.
Надолго ли?
***
Эта история начинается ранним утром, под шум дождя. В доме на Петроградском проспекте Наталью Григорьевну разбудил железный шум. Солнце сквозь плотно занавешенные окна почти не пробивалось, и не могло рассмотреть пробуждение Ласточки Революции, лишь две недели тому назад прибывшей на родину после долгих лет изгнания.
Шум этот, судя по громким голосам внизу, был вызван тем, что рядовой Лейбзон, порученец и переводчик майора Гилмора (George Henry Gilmore), в очередной раз доказал свою неприспособленность к военной службе, уронив таз с водой для майорского бритья. И теперь невысокому тоненькому как тростинка еврейскому мальчику в очечках приходилось выслушивать от высокого рыжего англичанина все, что он думает о нем, его кривых руках и тупой голове.
С британским майором Гилмором, вернее – ирландцем, Наташа познакомилась на пароходе. Попасть прямым пароходом из Салоник в Россию ей не удалось, и пришлось делать круг через Англию. Стоя под пронизывающим ветром в Ливерпульской гавани, она могла только надеяться – и надежды ее оправдались. Один из офицеров узнал ее и, после короткого разговора, Бог весть какими усилиями смог обеспечить ей место на громадном пароходе – армейском транспорте «City of Cairo», следующем в Архангельск.
Совершенно очарованный Ласточкой Революции, ирландец очень трогательно и заботливо ухаживал за ней: после короткой стоянки в Шербуре подарил ей невесть откуда добытый букет сладко пахнущих полевых цветов, а в море, смущаясь, вручил шитую золотыми нитями турецкую феску. При этом за грань джентльменства он никогда не позволял себе выходить, хотя и завоевывал внимание девушки с поистине бульдожьей настойчивостью. А самое главное – он служил ей пропуском в Россию: иначе бы Наташеньку на военный корабль не взяли.
…Уже несколько дней пароход шел вдоль русского побережья. Миновав Мурманск, он обогнул Кольский полуостров и устремился к Северной Двине, пока наконец двадцать первого августа не вошел в широкий речной фарватер. А на горизонте уже показался величественный Архангельск.
Деревянные суденышки в гавани, меж которых исполинами стоят военные корабли. Величественные «Glory» и «Cochrane», олицетворяющие собой силу и мощь британского носа, «Amiral Aube», остроносый, как и все французы, прочие, более мелкие суда. Маленькие островки, на одном из которых можно увидеть маяк – путеводную звезду моряков.
А по берегу тянутся множество пирсов, больших и маленьких, громоздятся огромные деревянные склады, меж которых, как офицер среди рыбаков, протягивается длинное здание Флотского экипажа. А за ним, средь покатых крыш, тянутся в небо колокольни, колокольни. Вот белые стены и золотые купола Михайло-Архангельского монастыря, а там, правее, громадой стоит гордый Свято-Троицкий собор. Архангельск… Город церквей и город купцов…
Но вот транспорт пришвартовался в Архангельской гавани. Украшен, наряден город, с восхищением смотрит на своих освободителей, что, перегнувшись через борт, смеются и машут встречающим. Ликованию горожан, пришедших на пристань, нет предела. Эти люди не играют, не изображают – они действительно рады видеть союзников. И пот восторженные крики флотский оркестр играет английский гимн.
А уж когда кто-то узнал в спускающейся по трапу деву девушке ТУ САМУЮ Наташу Симонову… Счастью людей не было предела: куда там англичане, раз с ними Ласточка! Девушку подхватили, качали, смеясь. Гимназистки пытались хотя бы пальчиком дотронуться до своей героини. Она с ними, она с ними! Она пришла с англичанами! Она! Пришла!
…Вот только громкое имя не могло помочь добыть квартиру в городе, полном беженцев и иностранных солдат. И кто бы сомневался, что майор Гилмор и тут придет на выручку и предоставить Наташе одну из комнат в отведенном ему, как офицеру разведки батальона 2/10th (Cyclist) Royal Scots, доме.
Первые несколько дней городская жизнь не отпускала девушку: ее хотел видеть председатель правительства, ее хотели видеть солдаты, совет профсоюзов, моряки, земцы… И всем надо было что-то сказать. Времени не было – ну совсем! Одно из выступлений ей даже предложили провести совместно с другой героиней – Марией Бочкаревой: все считали, что речи двух столь знаменитых женщин произведут куда как более сильное впечатление.
Одно только омрачало все картину: Наталья где-то подхватила инфлюэнцу. Не сильную, слава богу, на полторы недели уложившую ее в постель. И вот именно сегодня, по словам английского врача, ее лечение должно было закончиться.