"Что еще придумаешь сказать, чтобы купить свою жалкую жизнь, еретик?"
Кенигу даже показалось, что он успел подумать эту надменную и презрительную по отношению к внутреннему голосу мысль - надменно, презрительно и нарочито растянуто. В такой-то отчаянный момент. И хаосит все бежал, бежал, крайне медленно и быстро одновременно, словно стремясь дать прочувствовать попавшему в ловушку варпа псайкеру всю безвыходность ситуации.
А потом все пропало. Исчезло. Растворилось само в себе. И Йохан успел подумать лишь что-то про Императора, что-то светлое, обрывочное и до боли в душе короткое...
***
...Незнакомая комната.
Тумбочка. Картина. Она.
Кениг развернулся на пятках.
Кровать. Фигура. Она... Она?
Не может быть. Только что он видел жуткий образ Мендзозуса, теперь - картина чуждой и презрительной, но такой знакомо выглядящей эльдарки. Эти двое, они, они ведь...
Один против двоих - храбрость, двое против одного - победа
Да, дальше тянуть нет смысла. Примарис-Псайкер скривился и, задержав дыхание, приложил руку ко лбу. Скрытая вглубине разума истинная память вернулась, отдаваясь покалыванием в висках, будто бы прятавшийся долгое время в тесном шкафу человек выбрался наружу и теперь стоит и разминает затекшие плечи.
А потом презрительно сплевывает и издевательски подмигивает.
Что, купил себе жизнь, еретик? У Лэнфорд купил, у Феллиады, ложью и подставой, а как увидел Отступника-Астартес, так и вовсе целый полк в залог оставил, не поскупился...
И всё становится на места свои.
Еретик, да. Со всеми своими благими намерениями на этом проклятом пути, с которого нет дороги назад, да. Особенно будучи и без того полутрупом, при каждом шаге пыхающим ядовитым паром изо рта... Да, да, да.
Отринул благославенную уверенность в правоте деяний своих, принялся комбинировать, выгадывать, хитрить, да. Возжелал стать первым без всяких себе равных, да. Возомнил, что план собственный есть единственно верный в их положении, что против двоих врагов - Ксеноса и Хаоса - они, кучка выживших, не выстоят!
Тысячи "да". Спонтанные честные ответы на невысказанные вслух подозрения совести... только что-то поздновато она проснулась.
А что он мог сделать?! Разве что ценой жизни, своей и своих людей, убить эту коварную, мерзкую ксеносскую тварь! И ВСЁ, потом только смерть! Через 48 часов!
Переполненный горечью, злостью и отчаянием взгляд Йохана упал на укрытую одеялом фигуру в кровати. Смерть. Убить... Да, удушить, ментально или физически - уничтожить это лживое отродье! Ведь сложно, так сложно доказать что-то самому себе, зная, что пошел против учений, против веры, против товарищей, что лгал всё это время самому себе, зная обо всем.
Но ведь можно доказать что-то другому? Другой...
- Алексиэль... Алексиэль, проснись...
Сначала шепотом, затем громче, с угрожающими хриплыми нотками в голосе. Псайкер начал приближаться к изголовью кровати, неотрывно глядя на лежащую в ней фигуру.
Да, он сможет. Он докажет. Не себе так другим! Алекси, Рин, Паулю, всем другим гвардейцам, ополченцам и аколитам Инквизиции, всем, кто выживет в том, что он задумал! Но в первую очередь ей, мерзкой, прекрасной, отвратительной, удивительной - ксеносской твари Алексиэль.
От ненавести до любви - шаг. От жизни до смерти. От лояльности до предательства. От безысходности и отчаяния до подвига, до победы, до триумфа... Шаг, шаг, шаг.
Йохан Кениг шёл. Шёл когда осторожно, просчитывая ситуацию и каждую отпущенную ему секунду времени, а когда бежал, рвался, стремился.
Но вот он споткнулся. Магия предала. Варп захомутал. Весь план полетел вверх тормашками, и непонятно, куда и когда приземлится. Чувство подвешенности убивало - и был лишь один кровавый и праведный способ вернуть себя на путь вперёд. Утолить ненависть. И лишь одна персона, способная помочь лаской и подарить грешную иллюзию. Поддаться искушению.
- Алексиэль...