То, что Джексон по-прежнему обладал как записками, так и бруском, которые формально являлись ключевой уликой в деле, ибо именно за ними приходил убийца, еще раз подтвердили бесполезность перуанской полиции в глазах Генри. Хотя он уже признал этот факт и смирился с ним, каждый раз очередное свидетельство вызывало приступ раздражения. Несколько раздражал Генри и Илаяс, по-прежнему многословный, хотя, справедливости ради, сейчас эта, похоже, органическая неспособность к лаконичности была более-менее уместна. А история, сама по себе, была весьма занимательна.
Но была вполне объяснима без всякой мистики. Безумие спутников Гаспара де Фигероа объяснялось тем же, чем и жуткие легенды местных аборигенов. И, что было весьма полезно для их экспедиции, отметало как минимум одну из изначальных теорий Генри. Иррациональное поведение их вряд ли можно было объяснить столкновением с хищником или племенем живущих возле пирамиды дикарей, скорее это было воздействие токсичного металла или газа. Последнюю часть можно было смело пропускать, примитивная медицина прошлого, бурный образ жизни и характерная для множества своевременных Гаспару болезней горячка легко могла вызвать описанные в записках впечатления.
- Мистер Илаяс, я верю своим глазам. Пока что я видел необычное строение ротовой полости и пониженный болевой порог. Мутация, я бы сказал. Доказательством долголетия эти записки не являются. Потомок мог взять это имя, фанатик мог взять это имя. И многое другое – подражание кумиру может доходить до крайностей, особенно у безумцев. Свидетельств тому, что наш покойный Мендоса был четырехсотлетним конкистадором я пока не вижу. Равно как и его способности каким-то образом передавать свое состояние другим людям.
Он вздохнул.
- Но это не повод пренебрегать сведениями дневника. Я предполагал, что дурные слухи о местах, где находится пирамида, порождены хищниками, враждебным племенем или воздействием газов на мозг. Эта история подтверждает последнюю теорию. Кроме того, почти наверняка у Мендосы были подельники, изображающие остальных конкистадоров.
Переведя взгляд на Макмаллена, Генри заметил:
- Что касается мотивов... довольно сложно думать, как думает безумец, но наиболее вероятными мне кажутся две версии. Они собирают артефакты и сведения, связанные со своим культом, и стремятся совершить паломничество к месту его зарождения. Для этого они и использовали Ларкина. Или же они внедрились в его окружение, чтобы привести экспедицию к безрезультативному или трагическому концу, который бы послужил для остальных уроком и отвадил будущих археологов.
Предположение Кревски не было лишено смысла, но основывалось на неправильных предпосылках. Которые скрывать сейчас сэр Генри не считал себя вправе. Если раньше безопасность экспедиции была абстрактным словом, грозящим облечься плотью лишь в походе, то сейчас, после событий в музее…
- Господа, касательно состояния мистера Ларкина. Я утаил его вчера, ибо полагал, что у Ларкина есть причины скрывать его, но сейчас, чтобы избежать излишних домыслов, мне придется пренебречь его возможными мотивами. Мистер Ларкин страдает от крайне сильной наркотической зависимости. И я склонен считать, что именно с помощью этой зависимости Мендоса с подельниками контролировали его действия.
И, под конец, требовало реакции предложение Илаяса. В обычных обстоятельствах сэр Генри отнесся бы к нему с возмущением, и, действительно, что-то похожее мелькнуло в его глазах, когда Джексон предложил, по сути, участие в преступлении. Одно дело – самооборона и месть, совершенно другое – исходя из одних лишь предположений нарушать право частной собственности. Но постепенно, оценив все за и против этого предложения, он пожал плечами.
- Я не буду останавливать вас, но и не буду в этом участвовать. Мне кажется, мы уже знаем достаточно, чтобы не прибегать к грабежу. Эти мутанты опасны, но не опасней пули в голову.