На место подоспел Макмаллен, решивший, видимо, полюбоваться на труды рук своих. Кревски довольно агрессивно кинулся на Мендосу, чтобы скрутить его, с точки зрения Нейтана шаг, судя по сорок пятому калибру в руках у нью-йоркца, чрезмерный, хорошо если он вообще выживет после такого.
Но тут житейская мудрость, опыт рациональные заповеди отца и житейские побасенки и церковные мудрости матери его злостно подвели. Мендоса подозрительно резво для человека, который поймал пулю из сорок пятого калибра, кинулся в ответ на Кревски, пытаясь скинуть его с себя и перевернуть.
А потом Нейтан увидел... это. ЭТО. Чем бы это не было. Что-то под кожей Мендосы, черное, словно выпущенные каким-то гигантским моллюском чернила, просачивающиеся у него под кожей. Залившие глаза. Человек не мог поймать пулю из сорок пятого калибра и так сопротивляться.
С ужасающей, леденящей ясностью Нейтан понял, что весь этот бред: про культы, про вампиров, про ужасы - был правдой. А может и не был. Может это действительно была чушь, а правда была гораздо тоньше, хитрее, изворотливее, запрятанная за бесконечными слоем за слоем лжи, мистики, суеверий, так что невозможно докопаться до неё, не лишившись рассудка.
Холод откровения парализовал его, заставил поджилки трястись, каждый сосуд в голове - пульсировать, глаза - налиться кровью. Ему никогда не было так страшно, даже тогда, когда та статуэтка для одного чигаксого рэкетира оказалась фальшивой, и все, что было потом - все было ерундой по сравнению с этим.
Но за льдом истины-во-лжи пришел огонь отрицания. Нельзя было стоять просто столбом и ждать, пока эта тварь расправится с ними всеми, чтобы она вымазалась в их крови вместе с кровью несчастной сеньориты Рисо. Нужно было делать что-то, срочно, срочно. Помочь Кревски. Одинокий волк погибает, стая - выживает.
- Макмаллен! Стреляй! Убей это! Высади в него всю обойму! Стреляй! - орал, срывая связки, сам замахнулся выкидным ножом, пытаясь высчитать момент, когда Мендоса окажется сверху, чтобы вонзить нож в него.