В сельсовет Фёдор вошёл, напряжённо думая в голову о разных предметах, как то: о безмолвном бытии трудовой массы, об изнеможении труда и освобождении от этого изнеможения в счастье единства, о тенденциях текущего момента и о слиянии распространившихся по Руси рабочих душ в порыве классового возражения ржавым устоям. Мысли роились в бритой голове Фёдора, как воробьи. Трудовой народ облегал трепещущее сознание Фёдора, как кулебяка начинку, и оттого Фёдор чувствовал счастье единения. Проверяя свой ум, Фёдор сравнивал свои мысли с мыслями стоящих вокруг и не находил противоречия истине.
Ощупывая пролетарским языком набухшие дёсны, Фёдор глядел на председательский стол. За столом сидел товарищ Векшин, и пустота на месте разрушенной головы председателя мерцала обещанием будущего. Глядя в эту дрожащую пустоту, Фёдор понимал всем своим молчаливым существом, что время мыслить прошло и настало время вложить своё зримое тело в делание.
— Ерепенится буржуазия, — сказал Фёдор, выйдя в дымное пространство перед сельским пролетариатом. — Гнездо вьёт, планы строит. Наособицу от массы стоит, чаянье своё смеет иметь, нам противное. Исключить мы их должны из состава человечества, так я считаю. Нельзя медлить, товарищи. Коли медлить будем, они в средноту народа как шип войдут, а тогда кончится наша задумка, товарищи, в сущность объединить всю массу. Безусловно, такого допустить нельзя. У меня всё.
Кончив говорить, Фёдор отошёл в сторону, чтобы слиться с массой.