Это был не тот бой, которого хотел Эдмунд. Безбожные дикари, беспринципные наемники, носящие обличье человека чудовища из Асшая… с любым из них он с радостью скрестил бы клинки. Фигурально выражаясь, разумеется – у избранного оружия паладина клинок отсутствовал, да и к самому маневру, породившему это выражение, Эдмунд особого пиетета не испытывал. Но на этот раз ему предстояло сразиться с собратом по оружию, рыцарем, посвятившим свою жизнь служению Империи. И радости Эдмунду это не доставляло. Единственным утешением служил обет, который он принес перед началом боя. Слова на свитке пергамента, закрепленном на доспехах сургучной печатью, принадлежали ему и Богам, и он истово верил, что Их провидение и милосердие позволят этот обет сдержать.
А до тех пор… капли барабанят по доспеху, дождь сужает мир за прорезью забрала до величины арены, на горизонте полыхают зарницы молний, а глашатай требует поприветствовать противника. Он перекрикивает стихию, и Эдмунд улыбнулся, откидывая забрало и давая мокрому, холодному воздуху и дождю ворваться внутрь.
Приветствуйте друг друга…
Эдмунд посмотрел на сэра Генри. Он был не сильно старше самого Эдмунда, но уже за теми годами, что считаются расцветом воинских сил. Что заставило его выйти на этот турнир? Честь империи? Собственная честь? Желание умереть в бою? Поведение противника в первом бою говорило о том, что что-бы ни руководило сэром Генри, он был человеком чести. И это было печально. С такими людьми надо стоять в стене щитов, а не друг напротив друга на поле смертельного турнира. Проливать кровь врагов во славу Империи, а не кровь на потеху толпе.
Эдмунд вздохнул, и кулак его грохнул по доспехам в прошедшем через века имперском салюте.
Вслед за этим он повернулся белому пятну в темной массе зрителей. Первосвященница. Виссанти. Без ее присутствия сражаться было бы легче, меньше мыслей бы лезло в голову о том, что в этом сражении на карту поставлена не только честь самого Эдмунда, не только честь Коннингемов, но и честь Ордена. Но оставить без приветствия ту, чьими устами говорили Боги, он не мог. О ее способностях ходили слухи, превратившиеся со временем в легенды, и были основания подозревать, что она могла почувствовать даже ту искру недовольства, которая промелькнула в разуме Эдмунда при ее виде.
Сложив руки в молитвенном жесте, он почтительно поклонился ей, после чего Эдмунд повернулся к сэру Генри и закрыл забрало. Рука его сжала секиру. Время для приветствий кончилось. Пришло время боя.