Ликование. Живая упругость ног, несущая вперед и вперед, внезапные повороты, слегка заваливающие тебя на бок.... И ключ, стальной твердой рыбкой замерший в кулаке. Блестящий и красивый. Ради такого стоит жить! Страха - нет. Никакого. Пусть псы бегут, дробью цокая когтями по коридорам и ступеням, дыша разявлеными пастями и заливаясь лаем. Как можно играть в догонялки если тебя никто не догоняет? И лай не пугает – сопровождает, подзадоривает, будто подгоняет: "Беги, Сорока, беги!" Он убежит от них. Главное – донести ключ. Уже близко. Еще угол, еще пролет, еще переход...
Дом - вредина. Такой же как Ян. Он закручивается, выкручивается, перекручивается... он не дает добежать до подвала. И снова угол-пролет-переход-спуск-подъем... Шуточки шутит. Может играет в свою игру, забавляясь с Сорокой, будто мальчишка с заблудившимся тараканом. Может специально не отпускает, не хочет, чтобы Сорока сбежал из его цепких лап. Но Сорока справится, ведь ноги не устают от бега, собакам никогда не догнать его, а Дом… Рано или поздно он даст маху, ошибется - и шустрый таракан юркнет под плинтус, обманув детскую ладонь. Нужно только не упустить нужный момент…
Сон вдруг закончился. Будто по магнитофонной ленте полоснули бритвой. Ян лежал не открывая глаз, обреченно пытаясь вернутся обратно к двойной игре-погоне. Но мир уже заполнился ватной тишиной, неумолимой и непреодолимой. Эхом угасало слово, то ли услышанное во сне, то ли вывалившееся из глубин памяти на стыке сна и яви: "Шхера". Нужно было найти шхеру и это не обсуждалось. А значит - нужно было вставать.
Вставать было нужно и по другим причинам. Внутренние часы Яна подсказывали, что утро уже наступило. Залежишься - заработаешь крепкий и неприятный тычок Злючьего кулачка или кружку холодной воды в постель. А затем будешь торопливо напяливать шмотки под вечно осуждающим взглядом Пухлого, вечно изучающим взглядом Дубины и вечно недовольным взглядом Злюки. Поганенькое ощущение.
И Сорока резко сел на своей скомканной постели со сбившейся в ногах простыней и перекрученным одеялом , готовый метеором метнуться к куче валявшейся на стуле скомканной одежды. Боль пронзила руку, очевидно заспанную. Сорока стал ее тереть, при этом оглядывая комнату. Но никто над ним не висел, не собирался будить. В комнате были только ее обитатели. Соседи уже встали, причем Дубина возился со своей пижамой, а Пухлый зачем-то шарил то тут, то там. Лицо у Пухлого при этом было обиженное, глаза - непривычно маленькие - блестели, а на носу повисла капля. Прячущаяся в ноздрю, а затем снова выползающая из нее такая капля, похожая на трусливую и любопытную улитку. Причины подобного поведения были очевидны: Пухлый искал свои очки. Процесс этот обычно проходил довольно забавно: Пухлый нервничал, щурился, пытался найти хрупкий предмет, не раздавив его в процессе поисков – но, несмотря на все свои усилия, все равно что-то опрокидывал, на что-нибудь натыкался или наступал. Весело было, пока Пухлый психовал и злился. А вот прыгающие в ноздрях сопли и блестящие слезами пуговки-глазки – зрелище так себе.
Сорока встал с кровати, еще раз потер больное место, изучающее осмотрел его. Затем прикинул, где могут быть исчезнувшие очки. Может в постели Пухлого? Случалось так, что тот засыпал прямо в очках и они заваливались куда-нибудь в подушку или в прикроватную щель...